Иверский свет
Шрифт:
Кто ты? Кто?!— Ты глядишь с тоскою
в книги, в окна — но где ты там?—
припадаешь, как к телескопам,
к неподвижным мужским зрачкам...
Я брожу с тобой в толщах снега...
Я и сам посреди лавин,
вроде снежного человека,
абсолютно неуловим.
ТОРГУЮТ АРБУЗАМИ
Москва завалена арбузами.
Пахнуло волей без границ.
И веет силой необузданной
от возбужденных продавщиц.
Палатки. Гвалт. Платки
Хохочут. Сдачею стучат.
Ножи и вырезок тузы.
«Держи, хозяин, не тужи!»
Кому кавун? Сейчас расколется!
И так же сочны и вкусны
милиционерские околыши
и мотороллер у стены.
И так же весело и свойски,
как те арбузы у ворот,—
земля
мотается
в авоське
меридианов и широт.
ОСЕННИЙ ВОСКРЕСНИК
Кружатся опилки,
груши и лимоны.
Прямо
на затылки
падают балконы!
Мимо этой сутолоки,
ветра, листопада
мчатся на полуторке
ведра и лопаты.
Над головоломной
ка-
та-
строфой
мы летим в Коломну
убирать картофель.
Замотаем платьица,
брючины засучим.
Всадим заступ
в задницы
пахотам и кручам!
ЕЛЕНА СЕРГЕЕВНА
Борька — Любку, Чубук — двух Мил,
А он учителку полюбил!
Елена Сергеевна, ах, она...
(Ленка по уши влюблена!)
Елена Сергеевна входит в класс.
МилыйЛенкакричит из глаз.)
Елена Сергеевна ведет урок.
(Ленка, вспыхнув, крошит мел;
Понимая, не понимая,
точно в церкви или в кино,
мы взирали, как над пеналами
шло
таинственное
оно..»
И стоит она возле окон —
чернокссая, синеокая,
закусивши свой красный рот,
белый табель его берет!
Что им делать, таким двоим?
Мы не ведаем, что творим.
Педсоветы сидят:
«Учтите,
Вы советский, никак, учитель!
На Смоленской вас вместе видели... »
Как возмездье, грядут родители.
Ленка — хищница, Ленка — мразь,
Ты ребенка втоптала в грязь!
«О спасибо моя учительница
за твою высоту лучистую
как сквозь первый ночной снежок
я затверживал твой урок
и сейчас как звон выручалочки
из жемчужных уплывших стран
окликает меня-англичаночка —
«проспишь алгебру
мальчуган...»
Ленка, милая, Ленка — где?
Ленка где-то в Алма-Ате.
Ленку сшибли, как птицу влет...
Елена Сергеевна водку пьет.
Матери сиротеют.
Дети их покидают.
Ты мой ребенок,
мама,
брошенный
СИРЕНЬ «МОСКВА—ВАРШАВА»
Р. Гамзатову
11.111.61.
Сирень прощается, сирень — как лыжница,
сирень, как пудель, мне в щеки
лижется!
Сирень заревана,
сирень — царевна,
сирень пылает ацетиленом!
Расул Гамзатов хмур как бизон.
Расул Гамзатов сказал: «Свезем».
12.111.61.
Расул упарился. Расул не спит.
В купе купальщицей сирень дрожит.
О, как ей боязно!
Под низом
колеса поезда — не чернозем.
Наверно, в мае цвесть «красивей»...
Двойник мой, магия, сирень, сирень,
сирень как гений!
Из всех одна
на третьей скорости цветет она!
Есть сто косулей —
одна газель.
Есть сто свистулек — одна свирель.
Несовременно цвести в саду.
Есть сто сиреней.
Люблю одну.
Ночные грозди гудят махрово,
как микрофоны из мельхиора.
У, дьявол-дерево! У всех мигрень.
Как сто салютов, стоит сирень.
13.111.61.
Таможник вздрогнул: «Живьем? В кустах?!»
Таможник, ахнув, забыл устав.
Ах, чувство чуда — седьмое чувство...
Вокруг планеты зеленой люстрой,
промеж созвездий и деревень
свистит
трассирующая
сирень!
Смешны ей — почва, трава, права...
Р.5.
Читаю почту: «Сирень мертва».
Р.Р.5.
Черта с два!
НОВОГОДНЕЕ ПИСЬМО В ВАРШАВУ
А. Л.
Когда под утро, точно магний,
бледнеют лица в зеркалах
и туалетною бумагой
прозрачна пудра на щеках,
как эти рожи постарели!
Как хищно на салфетке в ряд,
как будто раки на тарелке,
их руки красные лежат!
Ты бродишь среди этих блюдищ.
Ты лоб свой о фужеры студишь.
Ты шаль срываешь. Ты горишь.
«В Варшаве душно», — говоришь.
А у меня окно распахнуто
в высотный город словно в сад
и снег антоновкою пахнет
и хлопья в воздухе висят
они не движутся не падают
ждут
не шелохнутся
легки
внимательные
как лампады
или как летом табаки.
Они немножечко качнутся,
когда их ноженькой
коснутся,
одетой в польский сапожок...
Пахнет яблоком снежок.
ПЕСЕНКА ТРАВЕСТИ ИЗ СПЕКТАКЛЯ
«АНТИМИРЫ»
Стоял Январь, не то Февраль,
какой-то чертовый Зимарь.
Я помню только голосок,
над красным ротиком — парок