Иверский свет

Вознесенский Андрей Андреевич

предел, становится рабским подражателем... Таким об-

разом, в истинных поэтах... подражательность и влияния

всегда пересиливаются личным творчеством, которое и

занимает первое место».

Не эхо, а это свое важно различить во встречном

поэте.

На днях два молодых поэта, Нежданов и Селезнев,

принесли мне стихи своего товарища Е. Зубкова, кото-

рого рано не стало. Сквозь драматичный мир его поэ-

зии бьет ощущение

новизны:

весна

прорастают

женские ноги

у толпы

Сколько свежести в этой строфе! Как точно в бес-

шубной толпе увиден зов весны, и знаки препинания

сброшены, как зимние шапки. А вот под юным наигры-

шем, опять нараспашку, без запятых, проступает серьез-

ный характер уже не мальчика, но мужа, с ответствен-

ностью за судьбу времени:

деаушка

давайте погуляем

времени

немного потеряем

поболтаем

разного насчет

мальчики

давайте бить посуду

«Последнее и единственное верное оправдание для

писателя — голос публики, неподкупное мнение чита-

теля. Что бы ни говорила «литературная среда» и крити-

ка, как бы ни захваливала, как бы ни злобствовала, —

всегда должна оставаться надежда, что в самый нужный

момент раздастся голос читателя, ободряющий или осу-

ждающий. Это даже не слово, даже не голос, а как бы

легкое дуновение души народной, не отдельных душ, а

именно — коллективной души»; — это еще Блок писал.

Есть ли формула поэзии? Глубже всех услышал ее в

шуме времен ссыльный Пушкин поздним октябрем

1823 года:

...ищу союза

Волшебных звуков, чувств м дум...

Эту музьжальную фразу можно произносить с ударе-

нием на каждом слове: «ищу — союза — волшебных —

звуков — чувств — и — дум».

Прислушайтесь, какое гулкое «у» — осени, разлуки,

чужого моря, журавлиных труб — в этой чудной триа-

де — «звуков — чувств — дум»!..

Определение «волшебных» адресовано не только

звукам, но и чувствам, но и думам (не мыслям, а

думам!).

Помощь старших мастеров «племени младому, не-

знакомому» должна звучать не в поучениях, а в волшеб-

ном звучании ими созданных строф. Порой неловко про-

читать в «Дне поэзии» у старшего собрата такое, к при-

меру, отражение эпохи НТР:

Заструится дымок над трубою,

за калиткой снежок заскрипит,

и, как спутник,

снегирь над тобою

просигналит

«пи-пи... пи-пи-пм...»

(В. Журавлев)

Ай-яй-яй, как говорится, избавь нас, боже, от элегиче-

ских пи-пи!

Но

вернемся к мукам молодой музы. Несколько

особняком стоит неоклассическая манера ленинград-

цев. Она так же отличается от размашистой московской

манеры, как Исаакиевский собор отличается от Василия

Блаженного. Внутри этой манеры молодые находят

свое.

Свои интонации у Т. Калининой, В. Ширали, Е. Шварц.

В оде В. Нестеровского «О чем философствуешь,

Нуль?» на читателя уставился взор небытия:

Зияет зрачками нулей

всевышнего зоркое ОкО.

В иной языковой стихии ярко, неотутюженно работа-

ют А. Еременко, М. Кудинова, И. Жданов.

А вот стихи ростовчанина А. Приймы, другого моего

давнего корреспондента, придумавшего новый орфогра-

фический знак — восклицательную запятую. Он был в

Литинституте в семинаре Ал. Михайлова. Он провоци-

рует читателя на дискуссию, тормошит его. В стихах его

реалия быта обертывается чудом. В багаже у Приймы

несколько научно-фантастических поэм, в них и достоин-

ства, и недостатки ярки и явны.

(За время после опубликования этой статьи судьбы

многих уже изменились — кто пошел в рост, кто затя-

нулся, но я оставляю статью в том ключе, как она была

написана в свое время.)

Вот вещный мир киевлянина А. Парщикова, его

рынок:

Из мисок выкипает виноград...

Из пенопласта творог, сыр и брынза.

Чины чугунных гирь растут, пока

весы, сойдясь, помирятся мизинцами.

Не все в стихах молодых ровно. Думаю, что поэт ин-

тересен как достоинствами, так и недостатками.

Опять вспомним классику. Сколько пуристов обвиня-

ли Есенина в безвкусице (чего стоит одно: «Жизнь —

обман с чарующей тоскою...»), Маяковского — в циниз-

ме («...люблю смотреть, как умирают дети»), Ман-

дельштама — в холодной придумачности («мраморная

муха») и т. д. Может быть, в стихах их и можно было

вычитать такое... Но, увы, поэзия — пресеолочнейшая

штуковина — существовала именно в этих поэтах.

Вообще поэт не должен нравиться всем. Когда его

стихи не нравятся, поэт сожалеет, но и рад этому. Всем

нравятся только стиральный порошок «Новость» или

дубленки. Каждому — свое. У настоящего поэта есть не

только избранные стихи, но и избранный читатель. Кото-

рый в идеальном случае превращается в полное собра-

ние читателя.

Недавно в нашей прессе мелькнуло словечко «селф-