Из Астраханской губернии

Якушкин Павел Иванович

— Такъ и убжитъ?

— Со всми колодниками!

— А часовой солдатъ отвчай?

— Знамо дло — отвчай!..

— Эко дло!..

— Только господа подъ послдокъ догадались, продолжалъ козакъ:- будетъ Стенька просить испить — не давай воды, пои квасомъ!.. А Стеньк съ квасомъ ничего не подлать… такъ и изловили!..

— Вишь ты дло-то какое!..

— Еретикъ! одно слово, еретикъ!

— Такой еретикъ: всю Астрахань прельстилъ, вс за него стали; одинъ только архирей. Архиреемъ въ Астрахани былъ тогда Іосифъ; сталъ Іосифъ говорить Разину: „Побойся ты Бога! перестань, Стенька, еретичествовать!“ „Молчи! крикнетъ Стенька Разинъ: — молчи, батька! Не твое дло!“ Архирей опять Стеньк: „Грхъ большой еретичествомъ жить!“ А Стенька знай свое твердитъ; „Молчи, батька! не суйся, гд тебя не спрашиваютъ! Сражу, говоритъ, тебя, архирея!“ Архирей свое, а Стенька свое! Архирей опять-таки Стеньк Разину: „Вспомни про свою душу, какъ она

на томъ свт будетъ отвтъ Богу давать!“ Стенька мигнулъ своимъ, а т подхватили его да въ крпость, да на стну; а со стны-то и бросили козакамъ на копья!.. Тутъ архирей Іосифъ Богу душу и отдалъ…

— Вишь дло какое!…

— А у Разина свои козаки были?

— А какъ же, все равно, какъ у Ермака. Пошелъ по станицамъ, крикнулъ по охотниковъ на Волгу рыбу ловить! Кому надо, т ужь знаютъ, какую на Волг рыбу ловятъ, ну и соберутся. Такъ и Стенька Разинъ собралъ себ козаковъ, да съ тми козаками и пошелъ на Волгу, а такъ и въ море пробрался, на персидскаго султана напалъ, сколько у него городовъ побралъ!..

— Ну, а за архирея ему никакого наказанія не было? спросили разскащика.

— А кто его будетъ наказывать?

— Какъ кто?

— Вдь, чай, начальство было?

— Убить архирея и наказанія никакого нтъ? послышались вопросы небывалыхъ.

— Чай, начальству дали знать сейчасъ же, что Стенька Разинъ архирея сразилъ.

— Много онъ боялся того начальства! отвчалъ разскащикъ: — его и само-то начальство боялось: вотъ онъ былъ каковъ!

— Что-жь начальство смотрло?

— А вотъ что: какъ повоевалъ Стенька Персію, пріхалъ въ Астрахань. Пошелъ къ воевод… тогда губернаторъ прозывался воеводой… приходитъ въ воевод. „Пришелъ я, говоритъ, къ теб, воевода, съ повинной“. „А кто ты есть за человкъ такой?“ спрашиваетъ воевода. „Я, говоритъ, Стенька Разинъ“. „вамъ это ты, разбойникъ! который царскую казну ограбилъ?… Столько народу загубилъ?“ — „Я, говоритъ, тотъ самый“. — „Какъ же тебя помиловать можно?“ — „Быть, говорятъ Разинъ, я на мор, ходилъ въ Персію, вотъ столько-то городовъ покорилъ; кланяюсь этими городами его императорскому величеству; а его царская водя: хочетъ казнитъ, — хочетъ милуетъ! А вотъ я вашему превосходительству, говоритъ Разинъ, подарочки отъ меня“. Стенька приказалъ принести подарочки, что припасъ воевод. Принесли, у воеводы и глаза разбжались: сколько серебра, сколько золота, сколько камней дорогихъ! Хошь пудами вшай, хошь мрами мряй!.. „Примите, говорятъ Стенька Разинъ, ваше превосходительство, мои дороги подарки, да похлопочите, чтобы царь меня помиловалъ“. — „Хорошо, говоритъ воевода, я отпишу объ теб царю, буду на тебя хлопотать; а ты ступай на свои струги и дожидайся на Волг царской отписки“. — „Слушаю, говоритъ Разинъ, а вы, ваше превосходительство, мною не побрезгуйте, пожалуйте на мой стружокъ ко мн въ гости“. — „Хорошо, говоритъ воевода, твои гости — пріду“. Стенька раскланялся съ воеводой и пошелъ къ себ на стружокъ, сталъ поджидать гостей. На другой день пожаловалъ жъ Степану Тимофеичу… Тимофеичемъ сталъ, какъ подарочки воевод снесъ… пожаловалъ къ Степану Тимофеичу самъ воевода! Воевода какой-то князь былъ… одно слово все равно, что теперь губернаторъ… самъ воевода пожаловалъ въ гости къ простому козаку, къ Стеньк Разину! Какъ пошелъ у Стеньки на стругахъ пиръ, просто дымъ коромысломъ стоитъ! А кушанья, вины такъ разныя подаютъ не на простылъ тарелкахъ, или въ рюмкахъ, а все подаютъ на золот, какъ есть на чистомъ золот! А воевода: „Ахъ какая тарелка прекрасная! Стенька сейчасъ тарелку завернетъ, да воевод поднесетъ: «Прими, скажетъ, въ подарочекъ». Воевода посмотритъ на стаканъ: «Ахъ какой стаканъ прекрасный!» Стенька опять: «Прими въ подарочекъ!»

— Это все равно, что теперь у калмыковъ…

— Все одно…

— Ты жъ калмыку прідешь, да если совсть имешь, ничего и ни хвали, а похвалилъ что — твое, безъ того тебя не отпустятъ ни за что.

— Вотъ и воевода, этотъ князь, глава-то бестыжіе, и давай лупить: сталъ часто къ Стеньк въ гости понавдываться; а какъ прідетъ — и то хорошо, и то прекрасно; а Стенька знай завертывай, да воевод: «Примите, ваше превосходительство, подарочекъ». Только хорошо. Бралъ воевода у Paзина, бралъ, да и брать-то ужь не зналъ что. Разъ пріхалъ воевода-князь на стружокъ къ Стеньк въ гости. Сли обдать. А на Стеньк Разин была шуба, дорогая шуба; а Стеньк-то шуба еще тмъ была дорога, что шуба была завтная. «Славная шуба у тебя, Степанъ Тимофеичъ», говорилъ воевода. — «Нтъ, ваше превосходительство, плохинькая!» — «Нтъ, знатная шуба!» — «Плохинькая, ваше превосходительство», говоритъ Разинъ: ему съ шубой-то больно жаль было разстаться. — «Такъ теб шубы жалъ?» закричалъ воевода. — «Жаль, ваше превосходительство: шуба у женя завтная!» — «Погодижь ты, шельмецъ этакой, я объ теб отпишу еще царю!» — «Пожалуй, воевода! Бери что хочешь; оставь только одну мн эту шубу». — «Шубу хочу! кричалъ воевода:- ничего же хочу, хочу шубу!»

Привсталъ Стенька, снялъ съ плечъ шубу, подалъ воевод, да и говоритъ: «На теб, воевода, шуба, да не надлала бы шуба шума! На своемъ стружк обижать тебя не стану: ты мой гость; а я самъ къ теб, въ твои палаты, въ гости буду!» Воеводу отвезли на берегъ; не усплъ онъ ввалиться въ свои хоромы, какъ Стенька Разинъ, съ своими молодцами козаками-атаманами, нагрянулъ на Астрахань. Приходитъ къ воевод Стенька. «Ну, говоритъ, воевода, чмъ будешь угощать, чмъ подчивать»? Воевода туда-сюда… А Стенька Разинъ: «Шкура мн твоя больно нравится, воевода». Воевода видитъ — дло дрянь, до шкуры добирается!.. «Помилуй, говоритъ, Степанъ Тимофеичъ, мы съ тобой хлбъ-соль вмст водили». — «А ты меня помиловалъ, когда я просилъ тебя оставить мн завтную шубу? Содрать съ него съ живаго шкуру!» крикнулъ Разинъ. Сейчасъ разинцы схватили воеводу, повалили на земь, да и стали лупить съ воеводы шкуру, да начали-то лупить съ пятокъ!.. Воевода кричитъ, семья, родня визгъ, шумъ подняли. А Стенька стоитъ, да приговариваетъ: «А говорилъ я теб, воевод, шуба надлаетъ шуму! Видишь, я правду сказалъ — не обманулъ!» А молодцы, что лупили съ воеводы шкуру, — знай лупятъ, да приговариваютъ: «Эта шкура вашему батюшк Стапану Тмсофеичу на шубу!» Такъ съ живаго съ воеводы всю шкуру и содрали! Тутъ кинулись разинцы на Астрахань; кто къ нимъ не приставалъ — побили, а дома ихъ поразграбили, а кто къ нимъ присталъ, того волосомъ не обидли.

— Такъ и содрали съ воеводы съ живаго шкуру?

— Такъ и содрали.

— Съ живаго?

— Съ живаго.

— Ну, смерть!..

— Да вдь Стенька Разимъ и выдумалъ такую смерть воевод. Ужь больно шибко обирать его сталъ воевода: на что бельмы вылупитъ, то и за пазуху.

— А богатъ былъ этотъ Стенька Разинъ! проговорилъ кто-то изъ козаковъ.

— Да какъ же не богатъ! сколько разъ воеводу угощалъ! Что стоитъ одно угощеніе, вдь воевод не поставишь полштофа выпить, да воблу на закуску! Да сколько пошло на подарки. Воевода на одно угощеніе не пошелъ бы.

— Знать, богатъ былъ!

— Коли не богатъ! говорятъ на всхъ стругахъ, на всхъ до одного шелковые паруса были! Да вс струги, словно жаръ горли: вс были раззолоченные, уключины были вс серебрянныя…

— Знамо дло, же столько силой бралъ, сколько еретичествомъ; всякаго добра было много, утвердительно проговорилъ слушавшій козакъ.

— Еретикъ большой былъ!

— А комара, небось, не заклялъ!

— Комара ему заклясть никакъ невозможно было, сказалъ разскащикъ.

— А для чего?

— А для того… Да дло было вотъ какъ: вся Астрахань за Стеньку Разина стала, всю онъ Астрахань прельстилъ. Астраханцы, кому что мало, шли къ Стеньк Разину; судиться ли, обижаетъ ли кто, милости ли какой просить — все въ Стеньк. Приходятъ Астраханцы къ Разину. «Что надо?» спрашиваетъ Разинъ. — «Къ твоей милости». — «Хорошо, что надо?» — «Да мы пришли насчетъ комара: сдлай такую твою милость, закляни у насъ комара, отъ комара у насъ просто житья нтъ!» — «Не закляну у васъ комара, объявилъ Стенька: — закляну комара, у васъ рыбы не будетъ». Такъ и не заклялъ.

А хорошо бы сдлалъ Стенька Разинъ, ежели бы заклялъ комара: трудно себ представить, какими тучами они врываются въ комнату. Спать безъ полога, напримръ, въ Красномъ Яру, вещь немыслимая: нтъ ни одного бдняка, который спалъ бы безъ полога, длаемаго изъ тастарины; стоитъ онъ не мене двухъ рублей, а хорошій не мене четырехъ. Тастарина — это рдкая бумажная матерія, приготовляется въ Ярославской и Костромской губерніяхъ, и употребляется на пологи и на накладку на вату, чтобы вата не проходила при стежк на подкладку.

Мы пріхали на другую станцію и вышли; на первой станціи почти никто не выходилъ: вс были заняты разсказами и толками о Стеньк Разин.

Я пошелъ на станцію; я уже говорилъ, что эти станціи — небольшіе деревянные домики; для прізжающихъ одна очень уютная комната, которая для отдыха гораздо удобне большихъ залъ николаевской желзной дороги. За прилавкомъ женщина, очень чисто одтая; на окнахъ цвты; на полу тутъ же играетъ ребенокъ, должно быть, сынъ буфетчицы… Все, думаю, хорошо: и чисто, и опрятно, и денегъ не брошено даромъ; вс, что нужно — есть; о томъ, чтобы построить что-нибудь, что, не принося никакой пользы ни прозжающимъ, ни акціонерамъ желзной дороги, а только ревизорамъ въ глаза бросается, объ такихъ вещахъ здсь не подумали… Европа!.. Какъ есть Европа!..

Зазвонилъ колокольчикъ, тоже по-европейски, мы сли въ вагонъ и двинулись. Разговоръ скоро завязался опять-таки о Стеньк Разин.

— А вдь и теперь еще остались внуки, аль правнуки Стеньки Разина?

— А какъ же? На Дону и теперь много Разиныхъ, вс они пошли отъ Стеньки Разина.

— У Стеньки одинъ только сынъ и былъ! утвердительно объявилъ козакъ-зеленая-шуба.

— Онъ холостой былъ, возразилъ другой козакъ, вроятно, помнившій старину.

— Любовницъ было много.

— Можетъ, отъ любовницы и сынъ былъ, пояснилъ козакъ-зеленая-шуба.