Из Астраханской губернии
Шрифт:
— Маху, братъ, далъ!…
— Эка бда случилась! горевалъ покупатель.
— Пять копекъ, еще небольшая бда, утшалъ его, подсмиваясь, его товарищъ.
— Какъ дать копекъ не бда! съ отчаяніемъ проговорилъ купившій рыбу.
— Эту рыбу — воблу, наши бабы и варить-то не станутъ, объявилъ станціонный староста.
— Какъ не станутъ?
— Да какъ же? Не варятъ, что-ль?
— Хоть и сварить…
— Ее у насъ не варятъ!
— Что же длаютъ?
— Сушитъ.
— Да вдь ее нескоро высушишь?!..
— Извстно, не ныньче — завтра высушишь! прибавилъ староста: — на солнц скоро ли высушишь!
—
— Правда, и сушили мало, отвчалъ тотъ: — на одинъ только жиръ и шла; только для жиру воблу, да бшенку и ловили. А теперь и вобла и бшенка въ честь вошли!
— Какъ въ честь вошли?
— А такъ: воблу теперь сушатъ, отвчалъ староста:- и бшенка теперь не бшенка стала!
— Какъ не бшенка?
— Астраханская сельдь прозывается.
— Отчего же кто?
— Чистяковой рыбы и здсь стало мало, а на Дону, говорятъ, и совсмъ перевелась!
— Такъ нельзя сварить эту рыбу? жалобно спрашивалъ купившій старосту.
— Нельзя.
— Сдлай такую милость!..
— Бабы не станутъ варить…
Однако, при моемъ посредничеств, дло было улажено и вобла была сварена.
— Вотъ вамъ и уха! сказалъ староста, ставя на столъ большую чашку съ вареной воблой.
— Спасибо, хозяинъ!
Староста принесъ дв ложки, моя спутники отрзали купленнаго на базар хлба.
— Чмъ не уха?! сказалъ одинъ изъ нихъ, хлебнувъ ложку ухи: — кто разв плоха уха?
— Ничего, отвчалъ ему его товарищъ: — ничего, эту уху еще сть можно всякому.
— Это не уха! говорилъ первыя спутникъ, жадно хлебая уху.
— Уха ничего… Право, ничего!.. Отвдайте, Павелъ Иванычъ, предложилъ мн товарищъ.
Я попробовалъ: уха, въ самомъ дл, ничего; изъ плотвы уха не лучше, а въ безрыбныхъ мстахъ и плотва въ чести… Да и то сказать: на безрыбьи и ракъ рыба; на безлюдьи и ома дворянинъ. Здсь, при изобиліи рыбы, вобла — не рыба.
— Наши не дятъ ни воблы, ни бшенки, ни сомовины, сказалъ станціонный староста:- а вотъ хохлы прізжаютъ; вотъ изъ Воронежской губерніи, т до смерти объдаются!
— Какъ, до смерти?
— Да вотъ пріхали въ прошломъ году они изъ Воронежской губерніи; пріхали они за рыбой; пошли на базаръ, увидли сома, — торговаться!.. А у насъ сомъ аршина полтора — пятнадцать копекъ… Купили: принесли домой, сварили, и принялись за своего сома — такъ всего и убрали!.. А ихъ было всего трое, что-ль, четверо ли человкъ!.. Такъ что-же ты думаешь?.. Ни одного въ живыхъ не остаюсь — вс передохли!.. обълись, значитъ, сомовиной.
— Вс умерли?
— Какъ есть, вс.
— Посылали за лекаремъ?
— Какъ-же, посылали.
— Что-жь лекарь?
— А что?.. посмотрлъ лекарь на хохловъ, посмотрлъ: при немъ хохлы и умерли.
Намъ было объявлено, что нашъ пароходъ „Волга“ отправится рано по утру, а потому мы перебрались на него еще засвтло.
Про Царицынъ городъ я могу сказать очень мало, потому, что разъ пройдя по городу, нельзя сказать много.
Объ Царицын я слыхалъ много и сидя на школьной скамь, и посл, шляясь между народомъ. Вс въ одинъ голосъ говорили, что Царицынъ торговый городъ, что въ немъ одна изъ значительныхъ на Волг пристаней, и что это одинъ изъ красивыхъ уздныхъ городовъ. О торговл города и значительности его жителей я ничего не могу сказать; вроятно,
На пароход, благодаря хлопотамъ господина, которому я общалъ книжку, намъ досталась отдльная каюта: машинистъ намъ троимъ уступилъ свою, и мы помстились самымъ лучшимъ образомъ: могли быть одни, могли ходить и въ общую каюту и на палубу. Должно замтить, что на пароход „Волга“ особыхъ каютъ нтъ для пассажировъ, а только одна общая.
Устроившись въ своей кают, мы вышли на палубу, гд еще никого не было.
— Вы видли капитана парохода? спросилъ я своего спутника, выйдя на палубу.
— Нтъ… не видалъ!…
— Какъ же вы билеты взяли?
— И билетовъ не бралъ…
— Кому-жь вы деньги отдали?
— И денегъ никому не отдавалъ! какъ-то ужь очень зло отвчалъ онъ мн.
— Какъ такъ?
— А такъ!..
Мы замолчали.
— Разв здсь настоящій капитанъ? съ горечью заговорилъ мой спутникъ.
— А какой-же?
— Простой мужикъ!..
— Такъ-что-жь?
— Простой мужикъ, я вамъ говорю!.. Такъ, по-мужицки, въ кафтан и ходитъ.
— А все капитанъ!..
— Да я знать не хочу, что онъ капитанъ! закричалъ мой спутникъ: — знать не хочу!.. простой мужикъ!.. А тоже… капитанъ парохода!.. Знать не хочу!..
— Ежели будете себя вести прилично, то, я думаю, вамъ и не надо знать, кто капитанъ.
— А не прилично?
— Тогда узнайте.
— Какъ узнаю?
— Капитанъ васъ накажетъ.
— Какъ?!.. меня накажетъ?!..
— Васъ.
— Какъ же онъ меня накажетъ? спросилъ, гордо на меня посмотря, мой спутникъ.
— Онъ можетъ васъ связать…
— Меня?
— Васъ или другаго, кто будетъ виноватъ, продолжилъ я:- можетъ за бортъ бросить.
— Какъ?..
— Можетъ связать и бросить, отвчалъ я: — а можетъ и не связывая выбросить за бортъ.
— И ему ничего?
— Ничего.
— Такъ человкъ и пропадетъ? насмшливо спросилъ женя собесдникъ.
— Нтъ, не пропадетъ: капитанъ, пріхавши на берегъ, долженъ будетъ объ этомъ объявить начальству.
— Что-жь онъ объявитъ?
— Какъ, за что и кого наказалъ онъ, капитанъ парохода, отвчалъ я, едва удерживаясь отъ хохота: до того комиченъ былъ мой собесдникъ.
— И только?
— И только.
Мой собесдникъ только руками развелъ, и молча отошелъ отъ меня…
Стали собираться пассажиры, палубные оставались на барж, да и каютные, осмотрвъ мсто, переходили тоже на баржу, а вслдъ за ними и я пошелъ. Палуба баржи выше пароходной, и баржа стала ближе въ берегу, а потому заслоняла его бывшимъ на пароход; видъ на Волгу оставался тотъ же, что и на пароход.