Из другого теста
Шрифт:
Погревшись в бане и выпив, они силой запихнули в дом припухших невест. Одна, было, попыталась устроить концерт, но Гранка мигом приголубила истеричку парой оплеух. Баня с водкой ничуть не смягчили её скверного настроения. Наоборот подогрели, так что гордая полячка мигом закрутила болты — подопечные у неё не бегали, а летали. Явившийся с проверкой Джаред оценил её властность неприкрытым уважением в глазах. С ним пришли три молодые женщины — по замашкам судя, строить новеньких. Их манеры отдавали привкусом тюрьмы, взгляды язвили неприкрытым презрением. Впрочем, на беррих бабёнки смотрели уважительно с еле заметным страхом. Относилось ли это к их криминальному прошлому или нынешнему состоянию — не разобрать. Да и не особо хотелось — так тянуло убраться отсюда.
Глава 17
Топая
И не разобрать, кто тут приличные замужние дамы, а кто остался преданным прежнему ремеслу. Да, большинство появляющихся на планете женщин махом подыскивали себе мужей. И разъезжались по новым семьям, где с них пылинки сдували. Было отчего. Чуть не треть мужиков поместья маялись холостяками. Правда, совсем уж без плотских утех они не страдали! Шлюха шлюхе рознь. Для кого-то злая доля, а кому-то вполне себе нормальная профессия — ничего личного. Этим трудиться на ниве семейной жизни натурально тяжко и муторно, как бы мужики не старались. Куда как проще раздвигать ноги, заботясь лишь о себе. Тем более что аборигены никаких вольностей — а паче злодейств — себе не позволяли. Даже шлюхи тут считались персонами неприкосновенными и почитаемыми — а куда деваться? Пойди-ка, поучи эту стерву, коль она зарвалась, так остальные за каждый синячок на её востребованном теле навесят по полной. Так что будь любезен быть любезным, а то в публичный дом ты боле не ходок.
Впрочем, и сами шлюхи, как объяснял Джаред, борзеть остерегались. Замужние поселянки жили с ними бок о бок вполне мирно — их мужики к публичным не шастали. Здесь жёнами не разбрасываются. Но, бывало, что у шлюхи от повышенного внимания да непривычной почтительности начинало свербеть в самомнении. И тогда заносчивой потаскухе, возомнившей себя властительницей мужских душ, бабы забивали это самомнение в глотку. Сей принцип работал и в обратку. Бывало, только-только явившейся и выскочившей замуж новенькой приходило в голову посрамотить шлюху — обычное, в принципе, дело. Тогда старожилки из приличных устраивали моралистке такой разгон, что та навеки прикусывала язычок. На планете берров и без того жизнь опасна, как нигде. Любой мужик каждый день мог просто-напросто не вернуться домой. У женщин становилось на одного защитника меньше, а новые на их место не особо торопились. Так что полный паритет: мужики лезут из шкуры, оберегая своих женщин, те отвечают миром в доме и во всём поселке — уважением и почтением к своим защитникам. Миром в посёлке — на этой мысли лирические размышления Наруги споткнулись, и она поинтересовалась:
— Так, что там за претендент на моё наследство? Я полагала он первым принесётся на меня посмотреть.
— Вастера я не видел с тех пор, как вас нашли берры, — презрительно скривился Джаред. — До последнего сучонок надеялся, что вас сожрут. Я думал, что он сбежит к отцу в Бирн. Это соседняя долина. Там весь их клан. Но, когда Жакоб Дабо решил отсюда свинтить, Вастера он оставил тут в их доме.
— Чтобы не потерять Танольское гражданство? — криво усмехнулась Наруга
— Зря ёрничаешь. Место в Танольской общине дорогого стоит. Нет, новичкам его дают без проблем. Раз решил поселиться на Проклятой планете, значит уже свой. Но вот отказавшись от места в общине, назад его хрен получишь. Потому-то Жакоб Дабо и оставил у нас зацепку.
— Он тоже потомок одного из дедушкиных подельников?
— Нет. Клан Дабо из европейских поселенцев. Лет двадцать они жили в Таноле. А шестнадцать лет назад Жакоб присвоил
— Сам или помогли?
— Никто не видел. Твой отец как-то перекинулся о той истории с вожаком Нутбером. Берры могли бы распутать это дело даже по затёртым следам. Нюх-то звериный. К тому же разведчики, профи. Но оборотни не вмешиваются в дела людей. Категорически. Знаешь, Наруга, я не в восторге от этого их грёбанного нейтралитета. Я ещё понимаю, если бы они жили отдельно. Где-нибудь в лесу. Но живут-то берры здесь, с нами. У них вон свои три дома поставлены у северной стены.
— Подбиваешь меня на заговор? — усмехнулась она.
— Ты зубы-то не скаль, — сердито проворчал Джаред. — То, что ты успела по дороге домой мутировать, ничего не меняет: ты хозяйка Таноля. Тут тебе не цивилизованная планета. Здесь всё решает только сила. Нам без твёрдой руки просто смерть — перережем друг друга.
— Есть повод? — сухо процедила Наруга.
— Полно, — заявил неулыбчивый управляющий. — Конфликт интересов и культур. Правда, в самом Таноле подобных проблем не водится. У нас бьют не по национальности, а по морде. Охотно создают родственные связи, чему и религия не помеха. Кстати, Бруно как раз из такой семьи: славяне, мусульмане, европейцы. Даже один американец затесался лет сорок назад. Отец лоб крестит, мать намаз творит. Короче, у нас в Таноле умеют договариваться. Но, когда тут стали появляться поселенцы из других лиг, несколько десятков славянских семей демонстративно отделились. Эти от гонора лопаются: мы тут первые, мы старожилы. Мы завели свои порядки, а кому что не по нраву, так не стесняйся, получи в рыло. У них своё поселение в долине Воли. Это в честь инициатора отселения Михайлы Воли. Там у них вовсю процветает национализм. Достали уже своей борьбой за чистоту крови — консерваторы доморощенные. А у самих всё чаще рождаются мёртвые дети. С нами они не ссорятся, — с еле заметным презрением усмехнулся Джаред. — На это у них ума хватает. Но ни одну семью чужаков к себе не пустят. Даже европейцев. Всё таскаются в Таноль к братьям-славянам — пытаются высватать себе невест. Только наши славяне им своих девок не отдают. Не желают иметь больных внуков.
— Правильно делают, — усмехнулась Наруга. — На этой планете итак полно уродов и мутантов. Не хрен новых плодить. Полагаю, в долине Бирна тоже балуются консерватизмом?
— В точку полагаешь.
— Также повёрнуты на чистоте крови?
— Отнюдь. У этих с генетикой полный порядок. Принимают к себе любого, кто захочет. У них иной заскок: приобретательский. Всё пытаются подбить берров на организацию промышленной добычи «панацеи». А у тех в одно ухо влетает, из другого со свистом вылетает. Камни-то они добывают. Сами. В таких дебрях, куда ни один нормальный человек не сунется. Нет, берры не запрещают остальным проявлять инициативу в этом направлении. Хотите, идите и добывайте.
— И европейцы захотели, — предположила Гранка.
Она шла рядом с Наругой и очень внимательно слушала лекцию управляющего. Остальные девчонки топали за ними, занятые разглядыванием крепости и болтовнёй.
— Ещё как захотели, — злорадно подтвердил Джаред. — Будь я чистокровным белым, тоже бы зудело такой куш сорвать. Но мой дед был индийцем — мудрейший старикан. Он меня ещё в детстве отучил от чрезмерного приобретательства.
— Короче, — предложила Наруга.
— Короче, они две экспедиции добытчиков угробили, прежде чем успокоились, — зло хмыкнул Джаред. — Ни один назад не вернулся. Остальные попытались выкатить претензию беррам: вы нас игнорируете, не защищаете. А должны, поскольку сами европейцы. К тому же военные — тем более обязаны.
— А майор их послал, — догадалась Гранка.
— Причём, молча. Просто развернулся и ушёл. И никто из его ребят в долину Бирна больше трёх месяцев не заходил. А зверьё будто почуяло, что беррами там больше не пахнет. Так поселение обложило, что мужики оттуда еле пробились с извинениями. Майор там порядок, конечно, навёл. Берры — мужики правильные. Но с тех пор даже ночевать там не остаются. Нутбер старика Жакоба терпеть не может. Не будь он такой принципиальный, давно бы мерзавцу шею свернул.