Из-под пяты веков
Шрифт:
– За тобой.
Хлопнул Проигрыш ладонью по столу.
– Кто послал? Матка?..
– Нет, я сам, – заторопился Степан, – сам хотел ехать. Думал, ты ждёшь. Меня, думал,
ждёшь.
– Тебя? Зачем мне тебя ждать? Играть со мной на пару приехал?
– Нет.
– Нет? Поезжай обратно!
– Не поеду без тебя.
– Не поедешь? Как не поедешь? – удивился Проигрыш, не ожидавший таких твёрдых
ответов сына.
Степан нахмурился...
– Не поеду!.. Сказал
Такая решительность понравилась Проигрышу. Он ухмыльнулся:
– Ты смелый, как я.
Похвала вызвала у Степана прилив горячей крови к голове, блеск в глазах и решимость к
ещё большей смелости.
– Кончай играть. Поедем! – сказал он отцу таким тоном, как будто имел право
приказывать, как будто бы он сейчас не только равен отцу, но и чем-то выше его.
– Кончать? Ты кто, что приказываешь мне?
Степан на одно мгновение встретился своими глазами с глазами отца и сказал, улыбаясь:
– Я – сын твой Степан. Говорю тебе, моему отцу: кончай играть!
В пьяной улыбке расползлись губы у Проигрыша. Мелкие морщинки, как на гусиных
лапках, появились около щелочек-глаз. Сказал по-русски:
– Сын велит ехать. Играть не велит.
– При таком-то везении, Иван Максимович? – изумился Шоркунчик, поднося стакан с
вином Проигрышу. – Да я бы три года подряд не вышел из-за стола, когда так везет. Погляди:
груда серебра да бумажек лежит перед тобой, а ты хочешь игру кончать.
Но Проигрыша не интересовали деньги. Его мысли были около нелюбимой жены,
полученной как наследство от брата, около сына Степана, умного сына, который весь в него.
Разговор с Шоркунчиком, намек Шоркунчика на то, что Степан, может быть, и не сын ему, в
присутствии Степана казались малоубедительными. Правда, жены Иван Максимович
Ванукан не любит. А парня – Степана – он любит. Парень ему дорог. Парень – хороший
стрелок. Парень знает тундру. И с парнем он, Иван Максимович Ванукан, не расстанется. Но
у жены он спросит, его ли сын – Степан. Да, он спросит! Он вырвет правду из горла жены! И
теперь же, сейчас, заставит её правду сказать.
Скрипнул зубами Проигрыш, перегнулся через стол к Шоркунчику:
– Деньги? Зачем мне деньги? Деньги не дороги. Не надо деньги в тундре. Выпить в
тундре – вот хорошо! Миколай, неси на все вина, – оттолкнул от себя все серебро и кредитки
Проигрыш. – Не играю! Будет играть! Пить вино буду: здесь попью, в тундре допью!
Шоркунчик выскочил за Николаем в сени, как всегда, когда дело доходило до продажи
шкур или до покупки водки. Зашептал тому:
– Скажи: по пятнадцать рублей за бутылку просят...
сюда, – завел Николая в кладовушку и дал восемь бутылок: – Положь в сено пока... Давай
деньги. Будет ли на восемь-то?.. Десять, пятнадцать, двадцать пять... Ладно. Подожди
маленько и приходи. Да не забудь: пятнадцать за бутылку.
– Не впервой. Ученого учить – даром время терять. Брось. Сам знаю.
Цена для Проигрыша оказалась безразличной, и восемь бутылок появились на столе.
Проигрыш раскупорил сразу две.
– Ваше всю ночь пили, теперь моё пить давай. Я выиграл, я угощаю. По полному стакану
пить будем, дольше помнить будем запах вина.
Выпили по стакану, по другому – три бутылки опорожнили. И Проигрыш объявил:
– С собой остатки возьму. .
Николай попросил было еще стаканчик, но Шоркунчик прикрикнул на него:
– Чести, парень, не знаешь! Не видишь – самому в чуме понадобится человеку.
Сказав всем общее «прощайте наперво», вышел, шатаясь, Проигрыш из избы, поручив
Степану везти бутылки.
2
Бессонная ночь и выпитое вино свалили Проигрыша – к чуму привез его Степан спящим.
Вдвоем с матерью пытались они разбудить Ивана Максимовича, но он только мычал да
отмахивался руками. Так и оставили его спать в санях.
– Пусть проспится, – сказала Марина, – тепло теперь, не замёрзнет.
Проигрыш проснулся только утром следующего дня.
Степан возвращался с охоты с восемью куропатками в руках и с дробовкой за плечами.
Он заметил, что отец проснулся. Захохотал:
– День весь спал, ночь всю спал.
Проигрыш не помнил, как ехал в чум. Сначала он обрадовался Степану. Смеясь, спросил:
– Как сюда попал я?
– Я привез.
В памяти Проигрыша всплыла картина игры в карты, выпивки, разговор с
Шоркунчиком... Голова сразу отяжелела от неприятных мыслей. Проигрыш отвернулся от
Степана и начал мыть снегом руки. Снегом же освежил лицо.
– Мать в чуме? – спросил у Степана, вытирая лицо подолом малицы.
– Не знаю. А в чуме, наверно: огонь в чуме.
Не глядя на Степана, Проигрыш пошёл к чуму.
Марина сидела у огня и починяла пимы Степана. Над огнём висели большой медный
чайник и чугунный котёл. Из котла шел запах вареного мяса. На маленьком столике стояло
три чайных чашки. Марина ждала мужчин к завтраку.
Проигрыш увидел это сразу, как только отдернул шкуру, прикрывавшую вход в чум. Ни
слова не сказав жене, он сел на свое место к столу.
Марина бросила, шитьё и взяла с огня кипящий чайник.