Из Ро?ссии с любовью

Колч Агаша

Видела, что играет, чтобы не чтобы не огорчать девочек, но меня это не расстроило, а порадовало.

Дети выжидательно смотрели на меня. И чего они хотят? Чтобы я разрешила им учить мёртвый язык — Господь милостивый, я что, тоже в эту белиберду с драконами верю? — или чтобы я к ним присоединилась?

И всё же я плохой учитель. Эта троица легко уводит меня от намеченных планов. Я ведь хотела уборкой заняться!

— Драгоценные мои, — отвлекла воспитанников от фантазий, — прежде чем перейти к следующему делу, хорошо бы закончить начатое. Помните мой вопрос?

— Сколько

языков мы знаем, — ответила Авелин.

— Да. Предлагаю игру. Мы будем называть действие, которое делаем, или предмет, который берём в руки, на том языке, что знаем. Следующий игрок повторяет действие и слово, а потом говорит, но на другом языке. И так по кругу. Начнём с малышки?

М-да… запуталась сама и детей запутала такой игрой. В результате мы до блеска натёрли все поверхности, окончательно замусорили пол и дети выучили несколько слов на немецком: «я», «он», «она», «тряпка», «уборка». И все мы выучили начальную драконью руну. Она соответствовала русскому «я», франкскому «je», германскому — именно так тут называли немецкий народ — «ich». Руна служила/являлась обозначением себя как личности, а выглядела как образец клинописи «».

— Всё! — первой не выдержала я импровизированного мини-марафона полиглотов. — Идите во двор, погуляйте, покормите кур, отнесите корзину Андрэ, приведите живность из загона домой. Я с уборкой закончу и придумаю что-нибудь на ужин.

— Мари, сказать, что вы завтра на базар не поедете? — задержался в дверях Гильом.

— Да, пожалуйста! — я молитвенно сложила руки, демонстрируя свою трусость. — Не знаю, как отказаться от поездки, чтобы не рассориться с соседом.

— Скажу, что я запретил на правах старшего мужчины в семье, — пожал плечами виконт. Типа, какие проблемы.

— Спасибо, — улыбнулась воспитаннику.

— В России своих не бросают! — вернул мне мои же слова Гильом.

Тишина. Мне кажется или в последние дни у меня всё время шум в ушах? Словно тайга под ветром шумит. Последствия удара головой о бочку? Адаптация в новом теле, в новом мире? И одна я была только ночью. И вот надо же… Замерло всё, затихло. Даже кур шебутных не слышно.

Вспомнила вдруг, что письмо Ивану Фёдоровичу написать надо. Эймери обещал передать. Встала, прошлась по комнате. Пыль и мусор на полу. Уберу чуть позже. Сейчас Ванечке напишу и уберу.

А что я ему напишу? Думала ли я о нём эти дни? Нет… Даже не вспоминала. Как не помнят о воздухе, пока его в достатке. Но с той минуты, как он заявил мэтру, что я теперь под его покровительством, в душе солнечным зайчиком тепло поселилось.

И резко полоснуло болью, когда поняла, что Иван обо мне может дурно подумать. Не тоска предстоящей долгой разлуки — не успела ещё к нему привыкнуть, но страх, что сочтёт аферисткой бесчестной.

Что же написать?

Обдумывая содержание письма, я металась в поисках бумаги, но ничего кроме измятого листа со строками, размытыми моими слезами, не нашла. Перевернула. Сначала лист, а потом сумку свою на стол в поисках карандаша. Нашёлся огрызок, едва в пальцах умещавшийся. Должно быть,

от прежней хозяйки остался, затерявшись в глубинах подкладки и карманов.

«Иван!

Меня с детьми дух замка запер в дальнем селе долины. Срока, нашей изоляции он и сам не знает. Сказал: пока не исправимся. В чём? Объяснять долго. Может, год жить здесь будем, а может, и два. Обитателям замка внушил ложную память о том, что детей отправили в пансионы, а я и вовсе не приезжала.

Счастлива была нашему знакомству, но как дальше судьба сложится, увы, не знаю.

Буду молиться за Вас, Иван Фёдорович.

С глубокой благодарностью, Мария Вежинская».

Писала споро, даже слова не подбирала. Как получилось — так и вышло. Теперь надо придумать, что буду Эймери говорить, если о содержании спросит.

Запустила двумя последовательными жестами — рукой покрутила, пальцами щёлкнула — очищающий вихрь по углам, стенам и полу, села на порог, ожидая окончания уборки, и задумалась. О чем пишут барышни своим кавалерам? Любовь¬ — морковь — асисяй? Не писала никогда и не получала ничего подобного. Ладно, придумаю что-нибудь! — отмахнулась я от незадачи, бросила сложенный лист на каминную полку, ухватила потяжелевший, забитый пылью и сором магопылесос обеими руками и потащила на крыльцо выбивать и выпускать на волю.

Глава 21. О делах вечерних

„Какой-нибудь друг неизбежен везде. Но лучший — когда он помощник в труде.“ Низами Гянджеви

Особенно много помощников у того, кто ничего не делает.

Стоя на крыльце, я наблюдала, как сумерки наполняют долину. Солнечный диск ещё не до конца скрылся, и вершины гор полыхали всеми оттенками алого, но здесь в низине тени из прозрачно-серых уже давно стали насыщенно-графитовыми, и расползаясь в длину и ширь всё больше поглощали остатки дня.

Но в вышине небо ещё радовало светом, постепенно меняя цвет с ярко-голубого к сиреневому. Казалось, что сам воздух приобретал нежный оттенок заката.

Угомонились в своём сарае куры, подоенные козы спокойно хрумкали травой и ветками, которые мы с детьми нарвали для живности для ночного дожора. Овцы вообще никак себя не проявляли. Интересно, за каким грехом нам нужны эти безмолвные тварюшки? Шерсть? Помнится, возни с ней столько, что вся охота к тёплым, собственноручно связанным вещам отпадает. Да и прясть я не умею. Не верится, мне в то виконтессы сильны в этом навыке. Может продать, как ненужное и приобрести, что-то более полезное?

Например, баньку построить. Перед тем, как уложить детей спать, я намучилась, грея воду, а потом по очереди поливая из ковшика на девчушек, стоящих в большой глиняной миске, заменившей нам таз. Гильом от помощи отказался. Мужчина! Уж не знаю, как он смог нормально помыться, после трудового дня, но натянув свежую сорочку, доходящую ему до щиколоток, уткнулся носом в подушку и мгновенно отправился в страну сновидений, где уже прибывали его сестрицы.

— О чём задумалась, девица? — материализовался рядом домовой.