Из тьмы
Шрифт:
“Так мы и делаем”, - холодно сказал Визганту. Он достал из кармана сложенный лист бумаги, который протянул Лурканио. “Это для тебя”.
“Большое вам спасибо”. Лурканио развернул бумагу. Она была написана на классическом каунианском. Приветствую полковника армии Альгарвии Лурканио, прочитал он. Майор Визганту - мой избранный представитель в запросе о капитуляции альгарвейских сил, в настоящее время окруженных в этом районе. Если вы не разрешите ему проследовать к вашему командиру, никаких других представителей предложено не будет, и никаких других просьб о капитуляции сделано не будет. В таком случае судьба вашей армии будет зависеть
“Ты читал это?” - Спросил Лурканио у валмиранца. Легкая ухмылка была единственным ответом, в котором он нуждался. Он испустил долгий вздох. Вражеский командир отомстил и забрал больше, чем ожидал. Блефовал ли Араужо? Лурканио снова изучил записку. Он так не думал, и он знал, что у армии, частью которой он был, не было надежды остановить любое серьезное наступление, которое решили предпринять лагоанцы и куусаманцы - да, и валмиерцы - тоже.
“Каков ваш ответ, полковник?” Потребовал Визганту.
Лурканио обдумывал свой выбор: поступиться своей гордостью или отказаться от всякой надежды на солдат, которые были с ним в кармане. Он знал больше, чем нескольких своих соотечественников, которые пожертвовали бы армией ради гордости. Будь он моложе, он мог бы сделать то же самое сам. При таких обстоятельствах ...
Он думал спасти то, что мог, снова оскорбив валмиерцев, сказав, что если маршал Араужо, выдающийся солдат, решил использовать человека, который был кем угодно, но не его эмиссаром, это нужно уважать, но он сам сожалел об этом. Он подумал об этом, затем покачал головой. Это прозвучало бы как детская капризность, не более. Все, что он сказал, было: “Я пошлю вас вперед, майор”.
“Спасибо”, - сказал Визганту. “Ты мог бы сделать это вчера и избавить всех от многих трудностей”.
“Так что я мог бы, но я этого не сделал”, - ответил Лурканио. “И я сомневаюсь, что все было идеально гладко в Валмиере почти пять лет назад, когда вы, ребята, оказались на другом конце виктори”.
Визганту вернул пословицу на классическом каунианском: “Последняя победа значит больше, чем все остальные до нее”.
Поскольку Лурканио знал, что это правда, он не пытался спорить. Он просто отправил вальмиерского майора поглубже в карман, который все еще держали альгарвейцы. Если альгарвейский командир решил сдаться, это было или, по крайней мере, могло быть его привилегией. И если он решил сражаться дальше ...
Если он решит сражаться дальше, он безумец, подумал Лурканио. Это, конечно, не имело никакого отношения ни к чему. Если бы альгарвейский командир решил сражаться дальше, его люди продолжали бы сражаться так долго, как могли. Лурканио не знал, к чему это приведет, но он уже довольно давно не знал, к чему приведет дальнейшая борьба. Он не хотел умирать на этом этапе войны - его целью было быть убитым разгневанным мужем в возрасте 103 лет, - но он знал, что пойдет вперед, если прикажут, или будет держаться на месте так долго, как сможет.
Приказ не поступил. Вместо этого в тот же день посыльный объявил: “Генерал Прусионе сдаст эту армию завтра на рассвете”.
“Значит, все кончено”, - глухо сказал Лурканио, и бегун кивнул. Казалось, он вот-вот расплачется.
Конечно, это был не совсем конец. Вокруг Трапани и кое-где на севере альгарвейцы все еще сражались. Сдача
Но это не было заботой Лурканио. Он испытывал определенную гордость от осознания того, что из него вышел довольно хороший боевой солдат. Впрочем, это не имело значения. Как бы хорошо он ни сражался, Альгарве все еще лежал поверженный.
Когда взошло солнце, он вывел своих людей из их укрытий. Лагоанские солдаты отобрали у них оружие и все мелкие ценности, которые у них были. Лурканио шагнул в плен с высоко поднятой головой.
Одиннадцать
Продавцы газетных вырезок в Эофорвике кричали, что Громхеорт пал. Ванаи это мало волновало. Торговцы также кричали о тяжелой борьбе, которую вели ункерлантские союзники Фортвега. Ванаи это тоже мало заботило. Но она опасалась, что ожесточенные бои в Громхеорте привели бы к потерям среди тамошних мирных жителей. Она надеялась, что семья Эалстана прошла через это как можно лучше.
Продавцы газетных вырезок ни словом не обмолвились об Ойнгестуне. Ванаи была бы удивлена, если бы они это сделали. Ее родная деревня, в нескольких милях к западу от Громхеорта, не была настолько важной, чтобы о ней можно было говорить, если ты там не жил. Она не беспокоилась о своей собственной семье; ее дедушка был всем, что у нее осталось, а Бривибас был мертв. Ванаи тоже не особенно сожалела. Аптекарь Тамулис был единственным человеком в деревне, о котором она хоть немного заботилась. Он был добр к ней после того, как ее дед связался с майором Спинелло, и даже после того, как ей самой пришлось общаться со Спинелло . Но Тамулис был таким же каунианцем, как и она, а это означало, что шансы на то, что он выкарабкается, были невелики.
Саксбур выпрямилась с помощью дивана в квартире и проехала от одного конца до другого, держась за него. Как только она отпустила его, она упала. Она рассмеялась. Это ничуть не повредило ей. Конечно, ей не пришлось далеко падать. Она посмотрела на Ванаи. “Мама!” - сказала она властным тоном, который не мог означать ничего, кроме "Возьми меня на руки!
“Я твоя мама”, - согласилась Ванаи и действительно взяла ее на руки. Саксбур в эти дни называл ее мамой гораздо чаще, чем папой . Она произнесла и пару других слов - чаще всего "шляпа ", в честь дешевой льняной шапочки, которую она любила надевать на голову, - и еще много чего, что звучало так, как будто должно было быть словами, но ими не было. Она приближалась к своему первому дню рождения. Ванаи находила это абсурдно маловероятным, но знала, что это правда.
Саксбур попытался откусить ей нос. Это был способ ребенка дарить поцелуи. Ванаи тоже поцеловала ее, отчего та взвизгнула и захихикала - и, мгновение спустя, скривила лицо и хрюкнула. Ванаи шмыгнула носом. Да: случилось то, о чем она думала, случилось.
“Ты вонючка”, - сказала она и принялась убирать беспорядок. Саксбурх это очень не понравилось. И, став более подвижной, чем раньше, она продолжала делать все возможное, чтобы сбежать. Ванаи пришлось держать ее одной рукой, вытирать ей попку и другой прикладывать к ней свежую тряпку. Битва выиграна, она снова поцеловала Саксбурха и спросила: “Как ты смотришь на то, чтобы спуститься со мной на рыночную площадь?”