Из тьмы

Тертлдав Гарри

“Что бы ты сделал, если бы выбрался?” он спросил Сеорла.

“Кто знает? Кого это волнует? Что бы я ни задумал, пожалуйста”, - ответил негодяй. “В этом вся идея. Когда ты на свободе, делай то, что тебе заблагорассудится”.

Он не знал Ункерланта так хорошо, как думал. Никто в королевстве, за исключением только короля Свеммеля, не делал того, что ему заблагорассудится. Глаза следили за человеком, куда бы он ни пошел. Он мог не знать, что они были там, но они будут.

знаю,

как все устроено, если его снова поймают, какое мне дело? Ну, если прелюбодействующий фортвежец не подумал Гаривальд. Если я смогу выбраться отсюда, я знаю, как вернуться к жизни. Все, что мне нужно было бы сделать, это отделиться от него.

Думал ли бы он так до войны? Он не знал. Он надеялся, что нет. Последние четыре года прошли долгий путь к превращению его в волка. Он тоже был не единственным. Он был уверен в этом. Он протянул руку. “Да, я с тобой”.

“Хорошо”. Он уже знал, какой сильной была хватка Сеорла. По всем признакам, фортвежец был рожден волком. “Мы сможем использовать друг друга. Я знаю как, и ты можешь вести большую часть разговоров ”.

“Достаточно справедливо”, - сказал Гаривальд. И если мы выберемся, кто из нас попытается убить другого первым? Пока один из них знал о другом, они оба были уязвимы. Если он мог видеть это, Сеорл, несомненно, тоже мог это видеть. Он изучал негодяя. Сеорл улыбнулся в ответ, воплощение честной искренности. Это убедило Гаривальда в том, что он не может слишком доверять фортвежцам.

“Что вы, сукины дети, там делаете?” - крикнул охранник. “Что бы это ни было, приходите и делайте это там, где я смогу за вами присматривать”.

“Хочешь посмотреть, как я мочусь?” Сказал Сеорл, одергивая свою тунику, как будто он именно этим и занимался. В туннеле воняло мочой; он выбрал хорошее укрытие. Охранник скорчил ужасную гримасу и махнул ему и Гаривальду, чтобы они возвращались к работе.

У него есть мужество, подумал Гаривальд. Он не глуп, даже если не понимает Ункерланта. Если у него есть план, как выбраться отсюда, он может сработать.

Когда Сеорл шел обратно ко входу в туннель, он пробормотал: “Все это прелюбодейное королевство - не что иное, как лагерь для прелюбодейных пленников”. Гаривальд моргнул. Возможно, человек из бригады Плегмунда понимал Ункерланта лучше, чем тот думал.

Гаривальд начал размахивать киркой с прицелом, который он не показывал раньше. Он задавался вопросом, почему. Могла ли надежда, какой бы жалкой она ни была, сделать так много? Возможно, это могло.

С тех пор как Сабрино отказался стать королем Альгарве или части Альгарве, в санатории с ним обращались лучше. Он ожидал худшего. В конце концов, он предупреждал генерала Ватрана, что из него не получится надежной марионетки. У него не было причин думать, что ункерлантский генерал ему не верит. Возможно, Ватран проявил больше вежливости к честному и искалеченному

врагу, чем он ожидал.

Мало-помалу Сабрино научился передвигаться на одной ноге. Он ковылял взад и вперед по коридорам санатория. В конце концов, ему даже удалось выйти на улицу, чтобы испытать свои костыли и уцелевшую ногу на настоящей грязи. Он продолжал испытывать боль. Отвар макового сока помог справиться с ней. Он знал, что пришел жаждать отваров, но ничего не мог с этим поделать. Если боль когда-нибудь пройдет, он подумает о том, чтобы отучить себя от них. Не сейчас. Тоже не скоро, он не думал.

“У тебя все очень хорошо”, - сказал однажды его главный целитель, когда он вернулся измотанный и вспотевший после путешествия в несколько сотен ярдов. “На самом деле, у тебя дела идут намного лучше, чем мы от тебя ожидали. Когда ты впервые попал сюда, многие люди сомневались, что ты проживешь больше нескольких дней”.

“Я был одним из них”, - ответил Сабрино. “И я бы солгал, если бы сказал, что был уверен, что ты оказал мне услугу, спасая меня”.

“Итак, что это за отношение?” Целитель заговорил укоризненным тоном.

“Мой”, - сказал ему Сабрино. “Это мой труп, или то, что от него осталось. Я тот, кому приходится в этом жить, и это не так уж и весело ”.

Целительница попыталась уговорить. “Нам было бы неприятно видеть, как все, что мы сделали, пропадает даром после того, как мы так усердно работали, чтобы поддержать тебя”.

“Ура”, - кисло сказал Сабрино. “Я не дурак и не ребенок. Я знаю, что ты сделал. Я знаю, что ты усердно работал. Чего я до сих пор не знаю, так это того, стоило ли тебе беспокоиться ”.

“Алгарве тоже изуродован”, - сказал целитель. “Нам нужны все люди, которые у нас остались, не так ли?”

На это у Сабрино не нашлось вразумительных ответов. Он сел на свою койку и уронил костыли. “Я никогда не думал, что буду надеяться на мозоли под мышками, - сказал он, - но эти проклятые штуки натирают меня до крови”. Прежде чем целитель смог заговорить, Сабрино погрозил ему пальцем. “Если ты скажешь мне, что у меня впереди остаток жизни, чтобы привыкнуть к ним, я возьму один из этих костылей и размозжу тебе им голову”.

“Я ничего не говорил”, - ответил целитель. “И если вы убьете человека за то, о чем он думает, сколько людей останется сегодня в живых?”

“Примерно столько, сколько осталось в живых сегодня, если вы думаете об альгарвейцах”, - сказал Сабрино. Он лег и почти сразу заснул. Отчасти из-за отваров - хотя иногда они также стоили ему сна - и отчасти из-за усталости, которая приходила с пребыванием на ногах, пусть и ненадолго.

Когда он проснулся, целитель парил над его кроватью. В своей длинной белой тунике он напомнил Сабрино морскую птицу. Он сказал: “У вас посетитель”.