Из тьмы

Тертлдав Гарри

По улице неуклюже шагали бегемоты. Их доспехи, казалось, отличались от тех, что Талсу видел на альгарвейских бегемотах или на тех немногих, что елгаванцы выставили на поле боя, но он не мог уловить разницу. Маленькие, смуглые солдаты на бегемотах больше напоминали ему рыжеволосых, чем его собственный народ. Они ухмылялись и шутили, пока шли вперед; это было очевидно, хотя он ни слова не знал о Куусамане. Это были мужчины с поднятыми членами.

Они чувствовали себя победителями, что во многом способствовало тому, что они стали победителями. Елгаванская армия всегда вступала в бой, оглядываясь через плечо, задаваясь вопросом, что с ней может случиться, а

не что она может сделать с врагом.

Наконец, задняя часть колонны прошла мимо - пехотинцы ступали осторожно, чтобы избежать того, что оставили позади бегемоты. Елгаванцы по обе стороны дороги, которым пришлось ждать, вырвались вперед и создали собственную пробку. С помощью одного-двух толчков Талсу преодолел ее довольно быстро. Ему хотелось толкнуть локтем женщину с голодной кошкой, но не тут-то было.

Куусаманцы, направлявшиеся на запад, чтобы сражаться с рыжеволосыми, были не единственными в городе. Невысокий парень с раскосыми глазами, который выглядел так, словно выпил слишком много вина, пошатываясь, шел по улице, обнимая за талию хихикающую девушку, одетую в тунику с глубоким вырезом и узкие брюки барменши. Несколько месяцев назад она оказывала альгарвейцам свои услуги? Талсу поставил бы на это не больше медяка.

В каком-то смысле мы все еще заняты, подумал он. О, куусаманцы - и жители Лаго на юге - не относились к жителям Елгавы так, как альгарвейцы. Но если они чего-то хотели - как тот пьяный солдат хотел того, что должна была дать барменша, - они, вероятно, собирались это получить. Талсу вздохнул. Он не знал, что с этим делать, кроме как надеяться, что Елгава каким-то образом сможет стать достаточно сильной, чтобы иностранцы воспринимали ее всерьез.

И как долго мне придется этого ждать? Подумал он. Сможем ли мы когда-нибудь сделать это, пока король Доналиту сидит на троне? У него были свои сомнения.

Новая брошюра, которую он передал, только усилила эти сомнения, КАСАЮЩИЕСЯ ПРЕДАТЕЛЕЙ, говорилось в ней крупным шрифтом, и далее в ней предателями назывались все, кто имел хоть какое-то отношение к альгарвейцам на протяжении четырех лет оккупации. Согласно тому, что там говорилось, практически каждый в королевстве подлежал аресту, если его имя случайно попадало в поле зрения полиции Доналиту.

Ему придется оставить несколько человек свободными, подумал Талсу. Иначе кто бы построил подземелья, которые ему понадобились бы, чтобы удержать все блудливое королевство? Он рассмеялся, но, подумав, это было не очень смешно. Пленники, вероятно, могли бы строить не хуже свободных людей, если бы над ними стояло достаточное количество охранников с палками.

“А, хорошо”, - сказал Крогзму, когда Талсу появился с брюками. “Позволь мне просто примерить их . . . .” Он исчез. Когда он вернулся, он сиял. Он не только заплатил Талсу причитающееся серебро, не дожидаясь, когда его спросят, он дал ему глиняный кувшин оливкового масла, чтобы тот забрал его домой, добавив: “Это кое-что из того, что я выжимаю для своей семьи. Это не то, что я продаю ”.

У Талсу потекли слюнки. “Большое тебе спасибо. Я знаю, что это будет вкусно”. Его собственный отец хорошо шил для всех, но лучше, чем хорошо для его собственного дома.

“Хорошо?” Возможно, он оскорбил Крогзму. “И это все, что ты можешь сказать? Хорошо! Подожди здесь”. Торговец нефтью исчез обратно в свой дом. Мгновение спустя он вернулся с ломтем хлеба и выхватил банку с маслом из рук Талсу. Выдернув пробку, он налил немного масла на хлеб, затем сунул его Талсу. “Вот! Попробуй это, а потом скажешь мне, просто ли это вкусно”.

“Тебе

не нужно просить меня дважды”. Талсу откусил большой кусок. Оставалось либо это, либо размазать оливковое масло по всему лицу. Следующий звук, который он издал, был бессловесным, но благодарным. Масло оказалось таким, каким он мог его себе представить, и еще немного: острым и фруктовым одновременно. Это заставило его подумать о мужчинах на высоких лестницах осенью, срывающих оливки с ветвей с серо-зелеными листьями, чтобы упасть на брезентовые тенты, ожидающие внизу.

“Что ты на это скажешь?” Потребовал ответа Крогзму.

“Что мне сказать? Я говорю, что хотел бы, чтобы ты дал мне больше”, - сказал ему Талсу. Крогзму просиял. Это, по-видимому, удовлетворило его. К разочарованию Талсу, похвала не принесла ему второй баночки этого чудесного масла.

Он направился домой. И снова ему пришлось ждать в центре города. Однако на этот раз процессия состояла не из солдат Куусамана, направляющихся на запад, чтобы сразиться с людьми короля Мезенцио. Это были елгаванцы с суровыми лицами в форме элитной полиции короля Доналиту, ведущие за собой пеструю группу пленников. Пленники не были альгарвейцами; они были такими же блондинами, как констебли, такими же блондинами, каким был сам Талсу.

Холод пробежал по его телу. Может быть, у Доналиту и его приспешников не возникнет проблем с поиском достаточного количества подземелий в конце концов.

Эалстан представлял себе великое множество способов, которыми он мог бы вернуться в Громхеорт. Он мог бы приехать после окончания войны, приведя Ванаи и Саксбурха познакомиться со своими матерью, отцом и сестрой. Он мог вернуться, чтобы убедиться, что с Элфрит, Хестан и Конберджем все в порядке, а затем вернуться в Эофорвик, чтобы привезти к ним свою жену и маленькую дочь. Возможно, он даже пришел как часть победоносной армии фортвежцев, гнавшей перед собой альгарвейцев.

Приход в Громхеорт в составе победоносной армии ункерлантцев, которая мало заботилась, если вообще заботилась, о чем-либо фортвежском, ни разу не приходил ему в голову. Он также не думал, что альгарвейцы сделают что-либо, кроме ухода из Громхеорта, как только столкнутся с превосходящими силами. Что они могут вернуться в его родной город и выдержать там осаду ... Нет, он не думал об этом, даже в своих самых диких кошмарах.

Но это было именно то, что сделали рыжеволосые, и они отбросили несколько попыток ункерлантцев прорваться в Громхеорт. К этому времени люди Мезенцио, запертые в городе, не смогли бы отступить в Алгарве, даже если бы захотели. Кольцо ункерлантцев вокруг Громхеорта было толщиной в двадцать миль, может быть, в тридцать. У альгарвейцев было только два выбора: они могли сражаться, пока у них все не закончится, или они могли уступить.

Ункерлантские офицеры под флагом перемирия уже дважды входили в Громхеорт, требуя капитуляции. Альгарвейцы оба раза прогоняли их, и поэтому Эалстан растянулся в поле где-то между Ойнгестуном и Громхеортом, вглядываясь в сторону своего родного города.

Стена Громхеорта была скорее формальностью, чем защитой на протяжении нескольких поколений. Он прекрасно это знал. Но видеть так много кусков стены, откушенных лопнувшими яйцами, все еще было больно. Хуже всего было то, что он не мог сказать своим товарищам, почему это больно. Во-первых, им было трудно понимать его, а ему их. Фортвежский и ункерлантский были родственными языками, но они были далеки от идентичности. А, с другой стороны, им было бы все равно. Громхеорт был для них ничем, кроме еще одного чужого города, который они должны были взять.