Из тупика
Шрифт:
Небольсин тоже обнаружил вдруг в своем ведомстве нехватку в людях: исчезли десятник и печник дядя Вася - квалифицированные рабочие, жившие в Мурманске с его основания. На всякий случай Аркадий Константинович позвонил в "тридцатку" к поручику Эллену:
– Севочка! Ты опять хватаешь моих людей?
– Помилуй бог. И не думаем.
– Куда же они делись?
– Удрали, наверное. А впрочем, спроси у Комлева. Теперь у нас в Мурманске две инквизиции при двух папах сразу...
Встретившись с Комлевым на улице, Небольсин вежливо приподнял над головой шапку-боярку:
– Почтеннейший, не вы ли арестовали моих рабочих?
–
– Мы не для того прибыли, чтобы арестовывать рабочих. И никого вообще не арестовывали здесь.
– Отчего же такая гуманность?
– Если уж сажать, так половину Мурманска надо за решетку отправить. А насчет рабочих следует справиться лучше у поручика Эллена!
– Поручик Эллен ссылается на вас.
– Ну и врет ваш поручик...
Комлев был под стать своей фамилии - как комель старого дерева, которое уже и червь не берет. Голова его уехала в плечи, а длинные руки, торча из-под затрепанных обшлагов кожанки, чутко шевелились, словно испытывали весь мир на ощупь. И глаза смотрели на каждого мурманчанина пытливо - мол, каков ты гусь?.. Но эти взгляды никого на Мурмане не пугали... Комле-ву выпала задача - почти неразрешимая - раздавить контрреволюцию, которая смотрела на него из каждой щелки барака. Он попробовал наступить на этого гада, но гад тут же обвил его своими щупальцами и теперь наслаждался бессилием человека, попавшего в его страшные объятия.
Люди похитрее делали вид, что ВЧК просто не замечают. Небольсин же, по горячности характера, однажды сам нарвался на скандал с командиром отряда чекистов.
На телеграфе, где он стоял в ожидании своей очереди, появился Комлев и попросил соединить его с Петроградом.
– Урицкого или Бокия, - сказал он.
– Ежели заняты, пусть товарищ Позерн...
– Связи нет, - ответила барышня.
– Другим даете?
– обозлился Комлев.
– Но другие имеют разрешение от генерала Звегинцева...
Совать маузер к носу этой стервы-барышни неловко. Комлев натужно вздохнул... в бессилии!
Все, кто был тогда в телеграфной конторе, с удовольствием наблюдали за молчаливой яростью этого пожилого мрачного человека. Тут Небольсин и ляпнул:
– Мсье Комлев!
– сказал, не подумав.
– А что, если я уговорю наших телеграфистов соединить вас с вашей Чекой? А вы зато не будете вмешиваться в дела моей магистрали?
Стало тихо. Комлев повернулся к молодому путейцу и долго молчал, собирая лоб в морщины.
– Мне, - ответил глухо, - что-то давно не нравится ваша идиотская улыбочка, господин Небольсин.
– А вам не дано ее исправить, мсье Комлев!
Под улюлюканье офицеров и путейцев Комлев направился к дверям. Но от порога он с презрением окинул рослую барственную фигуру Небольсина и ответил:
– Исправим... белая ты тварь!
– А ты красная сволочь!
– сорванно крикнул Небольсин. Хорошо поговорили, ничего не скажешь... Как ножами - резанули один другого языками. Теперь, когда им приходилось встречаться в городе, Небольсин продолжал эту "игру" с начальником опасной ВЧК, и было ему от этого сладко и жутко, словно играл с подрастающим тигром.
– Так как же, мсье Комлев?
– спрашивал.
– Исправим мою улыбку? Или уж оставим ее такой, какая отпущена мне от природы?
– Исправим, гражданин Небольсин, - отвечал ему Комлев поначалу.
Но потом ему эта "игра" надоела, и он просто кричал
– Иди ты к черту! Чего привязался?..
Однажды Аркадий Константинович на рейсовом катере выехал в город Александровск - в самое устье Кольского залива, где катер мотнуло раза два на океанской зыби, захлестнутой в горло фиорда. Вот и Екатерининская гавань, такая уютная после развала в Мурманске: чистенькие коттеджи, как в Норвегии, разбросаны среди мшистых скал; библиотека и школа на горе; порядочные женщины на улицах - женщины не пьяные, а чистые, - все это удивляло и заставляло Небольсина переосмыслять многое из того, что осталось в Мурманске, такое жуткое и (к сожалению) ставшее уже привычным...
В колонии ученых, живших в Александровске, поближе к океану, для наблюдения за повадками рыб Небольсина встретили радушно, как своего.
– Аркадий Константинович, какими ветрами?
– Только в библиотеку. Меня интересует мерзлота и оттаивание тундровых фунтов. Боюсь, что у меня насыпи скоро сядут..
До вечера он с удовольствием работал с книгами. Луч света из-под абажура лампы, тихий шелест страниц, волшебная чистота бумаги - все это напоминало ему недалекое былое, что-то славное и милое, как память о прошлой взаимной любви. И вспомнилась ему квартира на Фурштадтской, от пола до потолка забитая книгами; еще дед вывез книги из родовой усадьбы старинные; отец дополнял библиотеку в Петербурге, снабжая каждое издание своей тонкой, как паучок, подписью. Потом и он, уже студентом, заодно с братом Виктором возили с развала на пролетках пыльные весомые связки. Вкусы были различны! Чтобы не ссориться, братья разделили книги, и каждый заказал для себя экслибрис: у Аркадия - обнаженная девушка, закрыв глаза, уходит в даль рельсовых путей; у Виктора, экслибрис иной - подкова счастья, поверх которой брошена трагическая античная маска.
"Боже! Как давно это было... Да и было ли?" Отложив карандаш, он невольно задумался. Теперь, говорят, все частные библиотеки большевики реквизируют в пользу революции. Нет, они, кажется, признают наличие книг в доме каждого, как духовной ценности, но считают, что накоплению духовных ценностей обязательно предшествует накопление ценностей материальных. В самом деле, не разбогатев, никогда не соберешь библиотеки! А коли ты богат (или был таковым) - прощайся с книгами, нажитыми чужим трудом... "Чепуха какая-то!" - подумал Небольсин.
И тут услышал за спиной тихий шорох. Инженер обернулся и чуть не вскрикнул. Привидение? Нет, это он... именно он! Тот самый питерский педагог в потертой шинельке. И сразу уши наполнились прощальным грохотом сходней, и вырос перед глазами борт корабля - с громадным красным крестом!
– корабля, сияющего огнями и спешащего в море иных огней - огней Европы...
– Это... вы?
– прошептал Небольсин.
На синем воротнике тряслась синяя голова, и синие губы шевелились в синем дыму папиросы Небольсина.
– Я, - ответил педагог тоже шепотом, словно боясь признаться.
– Нет, - сказал ему Небольсин, а почему "нет", сам не понял.
– Я заметил вас еще на пристани,.
– долетал до него зловещий голос. Пошел за вами в столовую. Сидел рядом с вами. Но вы меня тогда не заметили. А я... я очень боялся подойти.
Ледяной озноб вдруг прокатился по спине, сразу ставшей мокрой, и сорочка противно прилипла к телу.
– Так что же там?
– спросил Небольсин, расслабленный.