Из тупика
Шрифт:
– Вон!
– заорал неожиданно и, выхватив бумажник, швырнул его перед собой: - Держите... Вы этого добиваетесь? Николаевскими?
– Евдокия Григорьевна, - велел Харченко, бестрепетный.
– Это аванс... подберите.
– И повернулся к Небольсину, угрожая: - Вы эти барские замашки оставьте, по-хорошему вам говорю. Ежели вам контрразведка не помеха, так я могу и в Чека нажалитъся...
Небольсина замутило:
– Иди, сволочь! Иди, пока я тебя не размолол тут!
Чета выкатилась, забрав бумажник. Но Харченко, баламутя тишину,
– Эсплутатор! Для вас революция - чхи! Не выйдет... Это вам, граждане, не шльнды-брынды...
Небольсин не выдержал - взял браунинг и вышел в тамбур:
– Если не уйдешь - прихлопну... Дуняшка! Уведи своего кобеля подальше, чтобы я морды его поганой не видел...
Тут Харченко треснул Дуняшку кулаком по голове, и она, согнувшись, отбежала, как собака от хозяина. Но не ушла совсем.
– Иди, задрыга!
– прошипел Харченко.
– Только бы до Колы тебя живой довезти. А дома-то уж мы поговорим...
Небольсин с трудом заснул в этот день. А проснулся от присутствия в вагоне постороннего человека. Купе освещалось гаснущей спичкой, которую держали темные короткие пальцы с ногтями тупыми, как отвертки.
– Кто здесь?
– спросил Небольсин, холодея.
– Это я.
– И Комлев дунул на спичку: стало опять темно. Чекист присел возле инженера, сказал:
– Вам ведь товарищ Ронек писал, что я должен прийти.
Небольсин стремительно оделся, зажег свечку.
– Задерните окно, чтобы нас вместе не видели, - посоветовал Комлев. Мне-то уж все равно погибать, но вам ни к чему...
Они помолчали, тяжело и безысходно.
Небольсин признался.
– Вот уж никогда не думал, что увижу именно вас.
– По чести говоря, - прогудел в ответ Комлев, - я тоже не думал, что это будете вы. Но рабочие отзываются о вас хорошо, и я пришел.
– Какие рабочие?
– спросил его Небольсин, весь настороже.
– Ну хотя бы... Песошников!
Песошников был человек серьезный, и Небольсин отчасти успокоился.
Совсем неожиданно прозвучали слова Комлева:
– У вас горе. Я слышал: невеста - говорят, красивая женщина потопла... Немцы - народ подлый. Я вот ездил за Цып-Наволок на выметку. К прибою океана ездил. И видел: там детишек и баб к берегу до сих пор подкидывает. Я вам сочувствую. Люди, чай!
Это было сказано искренне, без натуги, и сразу расположило Небольсина к ночному гостю. Небольсин решил быть честным. И честно заговорил обо всем, что он думает. Англичане? Да, лично он против интервенции...
– Но почему я, русский, - говорил Небольсин, - должен быть унижен и осрамлен этим позорным Брестским миром? Почему я, русский, теперь с англичанами? Да хотя бы потому, что они продолжают войну с немцами... Россия на Голгофе!
– закончил Небольсин в раздражении.
– И вершина Голгофы - мир, подписанный в Бресте.
Комлев в потемках нащупал колено инженера, похлопал.
– Вот, - сказал, - когда мой отряд
– Нет. Не знаю.
– И не советую знать ее. Там колония для сумасшедших. Упаси вас бог знать... Стенки в доме - во такие, из камня. На окнах - решетки, как и положено. И... никак не взять!
– Чего не взять?
– Да бедлам-то этот. В нем же германцы засели. Помогли нам тогда сами психи. Просветлело у них на тот случай или как иначе - того не знаю. Но всех немцев-пулеметчиков они сами связали... Спасибо психам - взяли мы Яхново!
– Это вы к чему мне рассказываете?
– А вот к чему. Привелось мне там после боя разговор иметь с одним старичком. Сам он по себе профессор. Но не тот, который лечит, а тот, которого лечат. Однако большого ума человек. Не то чтобы псих, а так малость закочевряжился. Его жена, язва, затюкала. Но беседовать с ним одно удовольствие. Так вот, - заключил Комлев, вертя цигарку, - он то же говорил - ну почти как и вы. Но он-то ведь... Недаром его за решеткой держат?
От такого неожиданного поворота в разговоре Небольсин расхохотался. С хитрецой посмеивался про себя и "папаша" Комлев. И они еще долго беседовали в потемках, притираясь один к другому.
– Россия, - говорил Комлев, - да разве есть такая сила, чтобы совладать с нею? Ну да, не спорю, временно уступили немцам. Так это же - не на веки вечные. Вернем обратно. Еще прибавим!
Потом Комлев объяснил ему цель своего прихода: надо бы спасти кое-кого из Мурманска - тех, на кого Эллен зубы точит.
– А сколько их наберется у вас?
– спросил Небольсин.
– Примерно с вагон.
– Вагон не иголка. Подвижной состав весь на учете.
– Учет ведете вы?
– Контора. А в конторе меня не любят. И гадят мне.
– Чего же так?
– Да потому, что контора есть контора. Какая же контора терпит живого человека? Бумага - это дело, это удобно.
– Верно, чиновники - они такие... Так как же? А?
– Ничего не выищет, - сказал Небольсин.
– За мной тоже следят. Я уверен. И мне даром ничего не спустят... Ваш отряд проверяет составы?
– Проверяем. Те, что с юга на север.
– Вот! А поручик Эллен и его шайка проверяют все составы. Как туда, так и обратно. Мы здесь все полетим вверх тормашками, если вагона хватятся. Будут проверять еще тщательней!
– Оно так, - вздыхал Комлев.
– Но - люди... Надо!
Небольсин догадывался, что Комлев имел в виду спасти людей, сочувствующих большевистской партии. Но он не говорил, что это большевики.
– Люди, - убеждал он.
– Это ж люди, русские.
Деликатность Комлева тронула Небольсина, и он решился:
– Так: давайте ваших людей и больше не появляйтесь здесь. Все остальное я беру на себя... Вагон дам!
Он проводил Комлева до дверей тамбура, они пожали друг другу руки.