Из тупика
Шрифт:
– У аппарата адмирал Виккорст, - ответил далекий голос.
– Это я...
– сказал штурман.
– Ваше превосходительство, приказ исполнен: ледокол затоплен мною в стороне от фарватера.
– Отлично, - прожужжал зуммер.
– На батареях пока спокойно?
– спросил "красный адмирал" из Архангельска.
– Вроде бы - тихо.
– Я подожду у аппарата, а вы поднимитесь на вышку...
Штурман вернулся с вышки, откуда он высмотрел устремленные в море орудийные стволы и блеск Голых тел артиллеристов.
– Ваше
– Что они там делают? Не заметили?
– Загорают, ваше превосходительство.
– Хорошо, - сказал Виккорст, - отлив начнется через сорок восемь минут, Сухое море можно тогда переходить. Где вброд, где вплавь доберетесь. Надеюсь, штурман, завтра увижу вас в Архангельске... Уже в нашем Архангельске!
Глава десятая
– Какой самый страшный зверь на севере?
– спросил Павлухин.
Женька Вальронд подумал:
– Медведь, наверное...
– Врешь - комар!
– И Павлухин хлопнул себя по лбу.
– Даже на солнце кровососит, а вечером - хоть беги...
Они лежали, обнаженные, на раскаленном песке, подставив солнцу белые спины, и море ласково подкатывало к ним вихристые гребни, от которых прохладило. Хорошо им было, очень хорошо! Далеко-далеко, лоснясь жирной шкурой, очень похожий на всплывшую гремучую мину, проплыл тюлень... "Не дохлый ли?
– подумалось тогда каждому.
– Нет, живой..."
– Север, конечно, прекрасен, - лениво говорил Вальронд, разнежась на ветерке.
– Вот, знаешь, комиссар, закончится зга гражданская заваруха, и... Есть у меня мечта. Вполне осуществимая, кажется.
– Какая же, мичман?
– спросил Павлухин, потянувшись к своим штанам за папиросами.
– Здесь флоту не миновать быть. Вот посмотрел я Мурман, и он меня потряс. Представляешь, весь этот хаос камней, воды, неба? Все так угрюмо, мрачно - словно циклопы нашвыряли скал куда попало. И ушли прочь, лентяи, так и не закончив своей работы... Хотелось бы здесь, на севере, послужить. Честно скажу: подальше от высокого начальства.
– Послужишь, мичман. Сам будешь начальством. Ты - спец, тебе дело всегда найдется. А я вот в оптику подамся. Был у меня старик один в Питере, мы с ним по субботам в баню ходили и шкалики потом распивали. Так вот, он мастер по линзам... Тонкое, скажу тебе, дело! Дураку ведь как - чечевица, и всё. А сколько труда в каждой линзе, а сколько высмотреть через нее можно и хорошего, и всякой дряни, что по нам иногда ползает.
– В нашем деле, - согласился Вальронд, - хорошая оптика - первое дело. Цель, точность наводки - вот главное!
– Не только, - ответил Павлухин.
– Ученый микроба берет и под чечевицу кладет. Астроном тоже на звезды - через цейсса!
– Своего-то цейсса у нас пока нет, - причмокнул Вальронд.
– Все у немцев покупали. А свое стекло с пузырьком варили... Такое не годится...
Издалека, от самых батарей, взбивая босыми пятками рыжую пыль, бежал боец.
– Видим дым!..
– кричал
– Сколько?
– вскинулся Павлухин.
– Не разобрать. Под ветром дым слоится, как пирог... Вальронд уже натягивал черные широкие штаны. Павлухин просунул тело в тельняшку, мичман накинул на голые плечи легкий офицерский кителек. С этого момента они иначе смотрели на море, на чаек, на тюленя... Все это, волшебное и чарующее, останется в этом мире навсегда - нерушимо.
Но их (вот их-то как раз) может и не остаться...
– Ну, пошли, комиссар?
– спросил Вальронд и подхватил с песка свою мятую фуражку.
– Ничего не забыли?
Они шли на батареи даже не торопясь.
Молча. Вальронд спрыгнул в окопчик, завращал штурвал корабельного дальномера с эсминца, заброшенный теперь для служения на берегу. В пересечении нитей скользила зеленоватая рябь, плоской нитью был отбит, как по шнуру, отчетливый горизонт.
– ...восемь... девять... одиннадцать, - считал Вальронд, четырнадцать... Всего семнадцать вымпелов! Это - они.
И толкнул дверь командного блиндажа:
– Офицеров просят...
– и осекся.
В пустом блиндаже валялись бутылки и банки. Ни чемоданов, ни офицеров. Это было сделано по-английски: господа ушли, не попрощавшись, - способ отличный при таких обстоятельствах.
Вальронд был потрясен, но сдержался.
– Пехтура!
– сказал, презрительно оттопырив губу.
– Они же не знают стрельбы по морской движущейся цели. Ушли, как крысы, и тем лучше для нас. Не будут мешать... Построить прислугу!
Построились. Босые. Наполовину армейские, наполовину флотские. Пересчитались по порядку номеров.
– ...тридцать пятый!
– выкрикнул левофланговый. Вальронд строго посмотрел на Павлухина:
– Почему не все, комиссар?
– Все, - сумрачно ответил Павлухин.
– Остальные утекли, а других в двенадцать десять забрал катер, за продуктами ехать в Архангельск. Таков приказ главкома Потапова, - неспроста...
Вальронд смотрел, как наплывал с моря дым эскадры, и прикидывал... Прикидывал не мощь навесного залпа, а - людей. Как ему тридцать пять человек разделить на две батареи, если в каждой из батарей по четыре ствола? Задача непосильная даже для академика. На подноске снарядов людей сократить, а в наводке оставить всех - так он решил, и это было правильно.
– Будем принимать бой, - сказал Павлухин команде. Люди невольно обернулись назад. Через плечо каждый видел, как в струях дыма, отброшенного ветром за горизонт, растет громада - громада огня, брони, мощи...
– Павлухин!
– позвал Вальронд.
– Тебе комиссарить уже не придется. Давай садись за дальномер, и вспомним, как бывало в старые времена на "Аскольде"... Мы неплохо умели драться и раньше. Теперь до вечера, пока погреба не очистим, будем стоять здесь, как кнехты!
Комиссар подчеркнуто (пусть команда видит своего командира) вскинул руку к бескозырке: