Из тупика
Шрифт:
Встретили Вальронда офицеры совсем неприветливо:
– С Мурмана? Ого, морячок... А мы вот армейские. Тебя к столу не зовем, у вас паек лучше нашего.
– К кому мне обратиться? Кто командир батареи?
– Здесь все командиры. Теперь так: кто главный большевик, у кого глотка шире, тот и мудрит над нами... Анекдоты знаешь?
– Нет. Глупостей никогда не запоминаю.
– Ну, валяй тогда к комиссару. Он тебя живенько проагитирует, какая Советская власть мудрая, хорошая и благородная. И мы все здесь от нее счастливы... Просто упиваемся
Вальронд вылез из блиндажа в препоганом настроении. Конечно, на Мурмане он о Советской власти и не такое слышал, этим его не испугаешь. Но эти затерханные армейцы наверняка только табанят. И могут ли они понимать в наводке по движущейся морской цели? Наверняка лупят в белый свет, как в копеечку...
– Где командир?
– спросил Вальронд на батарее.
– Командир-то? Да у Лаваля гуляет.
– Это как понимать?
– Ресторан есть такой в Архангельске... Мы там не были, дело такое не нашенское, мы больше по пивным шлындраем.
– Ладно, - сказал Вальронд.
– А комиссар есть у вас?
– Есть, - ответили.
– Вон как раз идет от погребов.
Вальронд бессильно опустился на кочку, сорвал травинку.
Он эту травинку грыз, грыз, грыз... "Как быть?.."
Может, и ничего? А может, повернуть да бежать? Стыдно...
Но Павлухин уже подошел и сорвал с головы бескозырку.
– Привет, Максимыч!
– сказал он, радостно сияя.
– Вот уж кого и рад видеть, скажу прямо по чести. Ну, отойдем в тенек, нам потолковать по дуплам надо. Ты тогда здорово утекнул от меня в Лондоне, даже не попрощались... Куда спешил тогда?
Вальронд медленно встал, отряхнул штаны от песка.
– Ну что ж! Пошли, Павлухин... поговорим, комиссар!
* * *
Предгрозовые тучи плыли над заводями и запанями, облетали сады, и тяжко ухали паровые мельницы. Казалось, затишью скоро конец. Слишком много подозрительных людей болталось вдоль набережной, загадочно вглядываясь в разлив Северной Двины, уносящей свои холодные воды в дельтовые протоки, между путаницей островов. Где-то там, за Мудьюгом, где плещет тихими волнами жемчужное Белое море, уже надвигалась на город гроза.
Странную картину представлял в эти дни Архангельск: большевики вооружали рабочих Маймаксы и доков Соломбалы, а по городу расхаживали, как дома, толпы иностранцев. Гостиницы Архангельска - "Троицкая", "Франсуаза", "Золотой якорь" и комнаты г-на Д. Н. Манакова - трещали от наплыва русской аристократии, спешившей в эмиграцию: князья, графы, бароны. В трактирах ночевали под лавками какие-то подонки, издерганные и в лохмотьях, но с прекрасным французским произношением. Иногда, бросив на лавку (или - чаще под лавку) свои лохмотья, они говорили трактирщику.
– А ведь ты, дурень, не знаешь, кто у тебя ночует сегодня?
– Никак нет, ваше высокоблагородие, не могу знать.
– Оно и видно, что дурак... А если я тебе скажу, что раньше ключ золотой камергера носил, -
– Так точно, ваше сиятельство, охотно поверю!..
По ночам некоторые из подонков грабили (очень вежливо) одиноких прохожих:
– Один брелок оставляю вам на память...
– Мадемуазель, что вы? Нам нужен только кулон с вашей очаровательной шейки. Снимите, пожалуйста, сами. Мы уважаем вас... как женщину!
Что-то затаенное чудится в осаде старинных особняков. Изредка отдернется на окне занавеска, и кто-то с тщательным пробором на черепе выглянет на улицы - боком, искоса. Оглядит взлохмаченный простор реки, и занавеска снова задернется: нет, рано еще... рано показываться на улице!
А по вечерам "чистая" публика отдыхает в ресторане "У Лаваля", который с незапамятных времен известен в Архангельске за обитель всех плавающих. Вот и сегодня, как обычно, собрались после служебного дня "спецы" из штабов и управлении. Сорваны погоны, проедены кортики, офицеры флота поблекли. Многие направлены в Архангельск уже от имени Советской власти, служить которой они обязались.
Среди "спецов" и полковник Потапов - главком:
– Внимание, господа, такого вы давно не видели...
В скромном платье появилась в ресторане княгиня Вадбольская (без девочки). Присев к столу, она одиноко ужинала. И очень скромен был ее ужин, - видно княгиня небогата. Один ее кивок в сторону адмирала Виккорста решил все дело, - ах, оказывается, она знакома адмиралу!
– и скоро Вадбольскую окружили офицеры, наперебой предлагая красавице свои услуги.
– Благодарю вас, господа, - отвечала она с достоинством.
– Но я уже устроилась... Нет, не в "Троицкой", а сняла две комнатки на Немецкой слободе. Я ведь здесь только проездом.
Флотская молодежь исподтишка переговаривалась:
– И сегодня приехала? Одна? Мичман Вальронд? Не знаю такого, но вот же - повезло человеку... Какая женщина, какое обаяние!
Вадбольской представили и поручика Николая Дрейера.
– Кстати, - сказали с намеком, совсем недобрым, - поручик Дрейер у нас большевик, княгиня.
– Да что вы?
– удивилась Вадбольская.
– Господа, - заметил Дрейер, - как бы вы себя почувствовали, если бы я, представляя вас княгине, сказал: "Познакомьтесь, ваше сиятельство, вот эти офицеры - сплошь монархисты..."
Княгиня рассмеялась, с любопытством разглядывая рослого и плечистого великана Дрейера; поручик вскоре удалился, и по настроению офицеров было заметно, что они даже рады его уходу. Смущенно пытались оправдать себя:
– Вы не смотрите на нас, княгиня, как на... Впрочем, мы, конечно, советские. Но это - пока... Осмелимся спросить, какими ветрами прибило вас к нашему берегу?
– Я, господа, вырвалась из совдепии. Меня, слава богу, не арестовывали. Но по Тамбовской и по Курской все, что осталось от мужа, отобрали. А меня держать не стали, чем я и воспользовалась охотно...