Из тупика
Шрифт:
Судьбы России - в руках русского народа... Ваши настоящие интересы, как независимой нации, есть поддержание свободы, которую вы завоевали революцией... Мы всё еще ваши союзники, и мы встали рядом с вами на защиту этих великих задач? без которых не может быть окончательного мира и настоящей свободы всех народов.
Мы торжественно заявляем, что наши войска вступили в Россию не потому, что мы хотим захватить хотя бы одну пядь русской земли, а для того, чтобы помочь вам... Мы оплакиваем гражданскую войну, которая разделяет
Русские люди! Присоединяйтесь к нам для защиты ваших же свобод, ибо наше единственное желание видеть Россию сильной и свободной.
Русские люди! Мы хотим... принести экономическую помощь вашей разоренной и страдающей стране. Мы послали уже припасы в Россию, еще большие количества их идут нам вслед.
Мы хотим... содействовать вам занять достойное вас место среди свободных народов мира".
* * *
Поздно вечером Пулю доложили:
– Капитан Дайер, раненный сегодня у станции Исакогорка, находится при смерти и желает вас видеть, сэр.
– Я не священник, - ответил Пуль устало.
– Дайер имеет нечто секретное. Только для вас...
...В палате американского госпиталя на Троицком проспекте - мутный и желтый цвет. Вытянувшись, лежал на койке умирающий капитан Дайер. Слабо шевельнулась рука, испачканная ружейным маслом.
– Генерал, я многое обдумал... еще накануне, в Мурманске, Пуль присел и нагнулся к губам капитана.
– Большевики очень тверды... не отрицайте, генерал!
Пуль кивнул: он не отрицал этого.
– Нам, - продолжал Дайер, - их не победить. Да, я все продумал... заранее. Не уничтожайте пленных, генерал. Соберите всех красноармейцев. Не тех, которые переходят к нам... Нет! Такие не нужны. Нам нужны те, которые бьются до последнего патрона. Их надо приласкать. Переучить. И создать железный батальон. Из большевиков - против большевиков! Вы меня поняли? Отлично вооруженные новейшим нашим оружием, одетые и сытые, они принесут победу вам и вашей доблестной армии...
Голова Дайера упала на ворох жарких окровавленных подушек.
– Как жаль, - простонал капитан, - что я уже не смогу стать во главе этого батальона. Меня убили... убили большевики!
Пуль поднялся. Постоял молча. Взялся за край простыни и широким жестом задернул лицо мертвеца... "Во всем этом, - сказал он себе, - есть нечто разумное: Дайеровский железный батальон".
На выходе из палаты генерал Пуль столкнулся со спешившим к умирающему полковым капелланом Роджерсоном; большой крест из авиационного алюминия качался на груди священника.
Пуль сказал ему:
– Вы опоздали, патер, напутствовать его в иной мир. Но зато я успел получить напутствие в мире этом...
А в матросской Соломбале вечером был митинг. Эсеровский.
Но поручик Дрейер выступал как большевик. Он опять говорил о верности русской революции. Ее традициям! Ее идеям! И все время, пока бросал в толпу
Потом к поручику подошел сумрачный французский полковник.
– Архангельский губернатор - полковник Доноп, - представился он.
– Это вы большевик?
– Да, я большевик.
– Говорят, вы заграждали фарватер перед нашими кораблями?
– Да, это я делал.
– Почему вы остались в Архангельске, когда другие ушли?
– А почему вы появились в Архангельске?
Доноп помялся.
– Надо носить погоны...
– заметил он вдруг.
– Флотилия наденет - и я надену, - ответил ему Дрейер.
В потемках тихой улочки, невдалеке от кладбища, где осели в болото могилы безвестных мореходов, кто-то окликнул поручика:
– Николай Александрович... стойте!
Это был радиотелеграфист Иванов, член партийной ячейки. Он подошел к Дрейеру, дососал окурок, притопнул его каблуком.
– Что передать-то?
– спросил, оглядевшись.
– Куда?
– Да нашим... в Вологду?
Дрейер обнял и поцеловал матроса.
– Передай главное: Архангельск на месте, а мы в Архангельске тоже на месте... Как хорошо, что я никуда не ушел!
* * *
Что сделали англичане, заняв Архангельск? Они закупорили подходы к этому городу двумя пробками (одна пробка - на Двине, другая - на железной дороге), чтобы спокойно, отсиживаясь взаперти, провести мобилизацию белой армии. "Пробки" же эти, пока белая армия не создана, удерживали сами интервенты.
По реке, взбаламученной и задымленной, ещё тянулись в Котлас караваны беглецов. Теперь держи этот Котлас зубами, вцепись и не разжимай зубов, ибо за Котласом - Вятка, за Вяткою - Пермь, а за Уралом - Сибирь, и оттуда скоро попрет адмирал Колчак... Ленин отдал суровый приказ: держать Котлас во что бы то ни стало!
Самокин сбежал по сходне на горячую палубу буксира "Элеонора". В низенькой каюте Павлин Виноградов что-то быстро писал.
– Садись. Я пишу как раз Кедрову в Вологду доклад! Хотя мне сейчас не до докладов. Но должны же они всё знать точно...
Через открытый иллюминатор долетал гам голосов, треск ломаемых пристаней, плач детишек, мычанье коров: на реке - паника.
– Ты откуда сейчас?
– спросил Самокин.
– Был в Шенкурске, там же узнал, что Архангельск пал. На этой вот посудине проскочил верст семьдесят к северу и англичан еще не встретил. Река чистая! Но и наших не собрал. Военкома Зенковича, говорят, на улице зарубили шашками. А кое-где по лесам да по кочкам шляются группами. Человек по пять, по десять. Собирать их в армию - мука мучная!