Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
между собой два товарища по работе или не дружат!) как-то отметилось в моем
сознании, наверное, по контрасту с услышанной незадолго до того историей о
том, как один известный, более того — знаменитый человек не захотел сказать
доброе слово о вышедшей хорошей книге только потому, что его не менее
знаменитый коллега написал к ней предисловие. Еще один вариант испытания
славой — испытание славой товарища.
Вслед за Вольтовым в садик, где мы сидели,
(сейчас он хорошо разросся), явился новый посетитель — девочка лет
двенадцати. Вопрос: «Ты как сюда просочилась?» — она дипломатично
пропустила мимо ушей, но на следующий вопрос: «Что тебе тут нужно?» —
ответила вполне четко: «Дядю Гагарина или дядю 'Гитова. Надписать книжку».
Ей сказали (как оно и было на самом деле), что Гагарин отдыхает после обеда, а
Титов ушел на реку, и в порядке компенсации предложили:
— Хочешь, тебе вот этот дядя надпишет? — показав на Валеру Быковского, сидящего в одних, как говорят на флоте, далеко не первого срока синих
тренировочных брюках на ступеньках крыльца.
Но предложенный вариант охотница за автографами решительно отвергла: ей
был нужен не всякий дядя, а космонавт; если не Гагарин или Титов, то, пожалуйста, Николаев или Попович. А собирать подписи каждого встречного —
книжек не напасешься. Так и осталась она без автографа Валерия Быковского с
датой 13 июля 1963 года — автографа, который назавтра стад бы уникальным.
Мораль: коллекционер должен помимо всех прочих качеств обладать также и
предусмотрительностью.
Вечером, когда жара немного спала (в летние ме-
334
сяцы старожилы космодрома комментируют это так: «Похолодало. Всего
тридцать девять»), автобус повез Быковского, Волынова, руководителей их
подготовки, врачей на нашу рабочую площадку. Приехали, остановились у
домика космонавтов. Валерий и Борис вошли в него. Выйдут теперь уже только, чтобы одеваться для старта, завтра рано утром.
Это завтра началось с того, что, как всегда, собралась — непосредственно на
стартовой площадке — Госкомиссия, чтобы дать «добро» на предстоящий пуск.
Собралась на этот раз уже не в землянке — «банкобусе», а — очередной шаг на
пути прогресса!—в специально построенном домике с залом, который был бы
вполне на месте в хорошем клубе завода средней величины. Но — такова уж сила
традиций — и этот удобный, даже, я сказал бы, уютный зал, будучи введен в
эксплуатацию, незамедлительно получил неофициальное, но оттого еще прочнее
к нему приставшее наименование «банкобус». Вообще надо сказать, терминология на космодроме действовала — на зависть многим другим отраслям
науки
Каждая вещь, каждое помещение имело свое строго соблюдаемое, единое и всем
понятное наименование. Едва ли не единственным исключением оказалось
помещение в бункере, вплотную примыкавшее к пультовой. Его называли иногда
«комнатой членов Госкомиссии», а иногда — «гостевой», по-видимому в
зависимости от того, как расценивал говоривший роль членов Госкомиссии в
обеспечении очередного пуска.
Итак, мы собрались в новом «банкобусе».
За минуту до назначенного времени начала заседания вошли руководители
пуска и члены Госкомиссии. Один из них перездоровался со всеми
присутствующими (а их набралось добрых несколько десятков человек) за руку.
Почему-то подобный демократизм вызвал у некоторых участников совещания
удивление: зачем, мол, это ему понадобилось? Но у меня, да и у большинства
присутствующих создалось впечатление, что таким способом вошедший хотел
подчеркнуть свое уважение ко всем — не только к руководящим, но именно ко
всем — участникам уникальной работы по пускам пилотируемых космических
летательных аппаратов.
335 Немного спустя, когда Быковский будет уже в космосе, Титов скажет: «Ему
на долю выпало все, что по законам вероятности должно было бы распределиться
на пятерых». В день старта — после того как космонавт занял свое рабочее место
и провел в нем законные, предусмотренные программой два часа — был
объявлен перенос на полчаса, потом еще на час, потом еще.. Итого он провел из-за неожиданно возникшей и не сразу раскушенной неполадки пять (пять!) напряженных предстартовых часов, каждую минуту не имея уверенности, что
очередная задержка будет последней и что вообще пуск не будет отменен (или
отложен, что, в сущности, почти одно и то же). Перенес эту, ни в какие нормы не
укладывающуюся нагрузку Валерий железно!
На связи с космонавтом сидел Гагарин. Все время развлекал его как только
мог. Потчевал музыкой («У нас как в хорошем ресторане: заказывай, чего тебе
сыграть»). Сначала говорил небрежным тоном:
— Маленькая задержка.
Потом, когда «маленькие задержки» стали оборачиваться уже не минутами, а
часами: — Потерпи немного еще. Пытался смешить:
— Тебе хорошо лежать! А мы тут бегаем. .
И только перед самым стартом, когда уже пошла кабель-мачта, как-то очень
тепло, сердечно и в то же время значительно сказал:
— Гордимся твоей выдержкой!