Избранное. Том 1

Самади Зия Ибадатович

Проплыли по течению плоты. Костры на них, как звезды, отсвечивают в воде. Под всплески волн пронеслась грустная песня плотовщиков:

Вот и пришла большая вода, Уносит она мой плот… Милая осталась на берегу — Слезы по мне льет.

Перед глазами Замана возник образ Халидам, и сердце юноши замерло. «Халидам, любимая моя! Увидеть бы тебя хоть во сне!» И ему почудилось, что сквозь песню плотовщиков прозвучал

голос его милой: «Заман мой! Заман!» Заману захотелось повернуть коня, помчаться к возлюбленной…

— Кто идет? — послышался грубый окрик, и из зарослей джиды появились четыре солдата.

— О боже, ходжа, как бы они не стали нас обыскивать… — в страхе прошептал Рози.

— Чего бродите здесь ночью?

— Я секретарь Юнуса-байваччи! — по-китайски ответил Заман.

— Юнуси? — повторили китайцы.

Заман показал свои документы.

— Куда едете?

— К реке.

— Везем водку Ю-шангуну. — Рози потряс хурджун, бутылки в нем звякнули.

Солдаты переглянулись и ушли.

Заман шепотом выругался и стегнул коня.

— Как хорошо, что я взял хурджун, а, ходжа? Словно предвидел все это! — Рози торжествующе позвякал бутылками.

— Готов на все, но только после того, как искупаюсь!

Заман разделся и плюхнулся в воду. Друзья последовали за ним. Рози, спутав коней, начал выкладывать на скатерть содержимое хурджуна.

Заман и Касым плавали хорошо. Они несколько раз переплыли реку туда и обратно. А толстяк Зикри робко плескался у берега — явно побаивался воды.

— Тяни эту тыквянку сюда, Заман! — закричал Касым с середины реки. — Он на берегу только такой смелый!

Зикри начал торопливо карабкаться на берег. Но Заман успел схватить его за ногу и потянул на себя, тот обхватил Замана, и оба бултыхнулись в воду в том месте, где было глубоко.

— Не шутите с водой! Беду накличете! — предостерег их Рози, вышедший на берег мыть редьку.

К друзьям подплыл Касым. По беспорядочным бултыханиям он понял, что шутка уже действительно становится бедой, и с трудом оторвал Зикри от Замана, вытянул на берег.

Зикри закричал:

— Ты утопить меня хотел, да? Ты все это затеял!

— Посмотрите-ка на него! На Замана нападать он не решается, так на меня набросился! Да если бы не я, вы оба утонули бы!

— Хватит ссориться. Самое лучшее — пропустить но рюмке после купания, — Рози налил в стопки привезенной водки. — Пропустим по одной и послушаем Зикри-джана.

Выпив, все дружно выдохнули. Рози произнес:

— Говорят, единый вздох — радость Сулеймана… Давайте сядем. — Он протянул дутар Зикри, а тамбур Касымджану.

Зикри тонкими, как у девушки, пальцами начал настраивать дутар. Был он прирожденным музыкантом. С малых лет тянулось к музыке его сердце, он стремился познать все тайны дутара, этого нехитрого на первый взгляд двухструнного инструмента. Зикри знал много народных мелодий и песен-газелей, он учился у таких чародеев дутара, как Рози, Хусайнима, Хасан-тамбур, ему предсказывали большое будущее.

Подобно тому как реки бесконечно вливаются в озера, так и грустные мелодии песен, сменяя одна другую,

разливались в чистом, прохладном воздухе, постепенно околдовывая слушателей, завладевая их чувствами. Стали затихать песни у других костров, люди приумолкли, некоторые подошли к холму, заросшему джидой. Все затаив дыхание слушали голос Зикри в сопровождении дутара, вдохновенно звеневший под всплески речных волн и шуршание воды о берег.

Наконец Зикри перешел к самой любимой своей мелодии — «Гульзар»:

Говорят, что тюльпан — твои губки. Говорят, что жемчужины — зубки. А покажешься ты на минутку — Говорят: «Это чья же красотка?»

Даже луна, казалось, очарованная игрой Зикри, весь свой свет направила на джиду, из-под которой лилась песня. Да и не только луна… Похоже, не в шутку говорит народ, что мастер музыкант своей игрой может заставить соловья сесть на дутар: соловей, певший недавно в сторонке, постепенно прыгая с ветки на ветку, приблизился к джиде и начал вторить дутару звучными трелями. Под его трели Зикри на высокой ноте завершил мелодию.

— Пусть руки твои никогда не знают беды! — поблагодарил его кто-то из подошедших.

— Вот это музыка… А то бывают музыканты, которых поощришь монетой, а потом не остановишь и десятью, — пошутил кто-то.

Раздался смех, соловей вспорхнул с джиды.

— Эй, Зикри! — крикнул задетый шуткой один из тех, кто считал только себя настоящим музыкантом. — Смотри сам не взлети в небеса от восхвалений! Ты даже не пригласил нас, сырая тыквянка!

— Что ты там болтаешь, пайняк! [22] — вскочил с места Рози. — Кто тебя не знает? Ты ведь из тех музыкантов, чьи газели под силу слушать одним курам!

22

Пайняк — тупой конец куриного яйца.

Все засмеялись. «Пайняк» решил не оставаться в долгу:

— Вытри губы сначала, а потом говори, блюдолиз Юнуса-байваччи!

— А ты, бестолковый пайняк, чем играть на дутаре, выводил бы цыплят да продавал на базаре!

— Хватит, Рози-ака, хватит, — начал успокаивать Заман.

— А ты сиди помалкивай! Тебе, чужаку, чего тут делать? — набросился на него Пайняк.

— Точно! — выступил вперед толстяк, чьи надутые щеки напоминали пузырь. — Эти чужаки из России уже ходу не дают нам, местным…

— А ну заткнись! — раздалось из толпы.

— Почему это я должен молчать? — вышел в центр круга Пузырь. — Мы, местные, тут хозяева, и, когда мы сидим, они должны стоять…

— Это ты хозяин, что ли? — стремительно вскочил с места Зикри. — Да где твоя земля? Над чем ты хозяин? Ты живешь тем, что лижешь пятки чужеземцам, подонок! Место, где ты хозяин, — разве что помойная яма!

— Ты-то чего горячишься? Ты же местный! — заикал Пузырь. Он не ожидал такого отпора.

А Зикри никак не мог успокоиться: