Избранное. Том 1
Шрифт:
— Не знаю, брат, — Заман разделял его тревогу. — Во всяком случае, положение наше хорошим не назовешь. Два месяца потратили на всякие мелочи. И военной подготовкой не занимались, как нужно бы. Но об этом и заикнуться нельзя.
— Чего же ждать, если у хаджи-ата любимый советчик Хатипахун, ох, довва… — Сопахун прикусил нижнюю губу. Неунывающий рослый силач, добросердечный, открытой души человек, он был беззаветно предан Ходжаниязу, пользовался его доверием, но, несмотря на это, временами изливал Заману свои переживания, вызванные поведением Гази-ходжи, которое он никак не мог одобрить. Вообще, если бы не заступничество
— Я готов! — Заман прицепил к поясу девятизарядный пистолет.
Подняв с постели спавшего в соседней комнате Рози, они вышли на улицу. Со стороны «Ханской медресе» донесся призыв на предутреннюю молитву.
В это же утро, когда Заман и Сопахун шли к резиденции главы республики, Чжу-шожа, ругаясь на чем свет стоит, еле-еле растолкала недавно уснувших после кутежа, храпевших Юнуса и Турди.
— Ой-ой, что за напасть… — Юнус очнулся, и сердце его от страха ушло в пятки, а глаза испуганно обшарили комнату.
Турди, чуть приподняв веки, захрапел снова.
— Телеграмма, говорю! Телеграмма! — кричала Чжу-шожа.
— Эй, скотина, вставай! — крикнул Юнус.
Турди протер глаза, зевнул, широко раскрыв огромный, как печное отверстие, рот.
— Не перевернулся ли мир? Что за шум?
Юнус, не обращая внимания на его слова, вчитывался при свете лампы в расшифрованный текст:
«Ма Чжунин готов наступать на Кашгар. Действуйте энергичнее. Сообщайте положение каждый день».
Турди, не умыв лица, потянулся к еде..
— Хочу успеть съесть, что предназначено, пока не погиб от шальной пули. — Турди напихал в рот урюка и шумно выплевывал косточки.
— Ма Чжунин двинулся на Кашгар…
— Что вы сказали? — Турди, несмотря на многопудовый вес, слетел с постели легче пушинки и подскочил к Юнусу. Дрожащими руками схватил телеграмму, хотя не знал ни одного китайского иероглифа.
— Ма Чжунин собирается выступать.
— О, горе мне! О, где ты, совершенный пирим-хранитель? — запричитал Турди. Он страшился и дунган и сражений.
— Оденьтесь, приятель!
— Куда пойдем?
— Приведите Ибрагима!
— Да как я его сейчас найду? Этот блудливый осел сидит на месте?
— Где бы ни был, найдите и приведите. А что поделывает Масак? Никакого толку от вашего придурка! Опять упустил Замана!
— Если поручений нет, я выйду, — проговорила шожа, сощурив веки.
— Иди.
Чжу-шожа вышла, покачивая бедрами. Она не проявляла ни страха, ни беспокойства.
— Заман на небо не улетит! — проворчал Турди, одеваясь.
Юнусу стало смешно, оттого что «приятель» никак не может попасть ногой в штанину, от его сиплого — спросонья — похрюкивания, но он сдержался, возразил Серьезно:
— На небо, говоришь? Теперь этот ублюдок постоянно будет вместе с солдатами!
— Потерпите
— Только из-за вашей неповоротливости его до сих пор не убрали с глаз.
— А может, теперь он погибнет в бою от какой-нибудь дикой пули? И чего постоянно печалиться об этом Замане! — Турди как будто решился высказать свое недовольство Юнусу.
— Не ворчите, как баба, ведите Ибрагима!
— Ладно, хозяин, — Турди встал с места. У порога обернулся: — А о себе позаботиться не нужно?
— А какая забота? — не понял Юнус.
— Деньги, ценности… — Он приблизился к Юнусу: — Как бы Ма Чжунин не загреб все.
— Не беспокойтесь, как-нибудь изловчимся. Делайте свое дело. Вот бы, — Юнус задумался немного, — прощупать как-нибудь Сабита-дамоллу: что он ответил мачжуниновским послам?
— Ладно. — Турди вышел. Бесконечные поручения Юнуса обозлили его.
«Пусть с конскую голову золота потрачу, но Замана проучу! — думал Юнус, одеваясь. — Отомщу и за себя и за дочь…» Юнус ненавидел его и чего только не предпринимал, но до Замана пока не мог дотянуться. Придурковатый Масак дважды выследил Замана, но оба раза тот был не один. Заман вообще редко появлялся на улице, да и то с неразлучным Рози. К тому же оба при оружии. Юнус попытался через Турди прибрать к рукам Хатипахуна и с его помощью отстранить Замана от Ходжанияза, а потом — расправиться. Но и эта затея провалилась. «Пусть в могилу торчком попаду, но из Кашгара не двинусь, пока не напьюсь твоей крови, ублюдок…» — прошептал Юнус и направился в комнату Чжу-шожи.
Только-только рассвело, когда Заман и Сопахун дошли до резиденции Ходжанияза, однако там, во внешнем дворе, увидели больше десятка солдат, державших в поводу оседланных коней. «Карательпеками» называли этих одетых во все черное воинов за их круглые, похожие на береты шапки, отороченные по краю мехом. Вместо кушаков они подпоясывались поясами с серебряными наборами, а вооружены были карабинами.
— Оразбек приехал! — догадался Заман.
В это время открылись главные ворота, и во двор въехали три коляски. В первой сидел Сабит-дамолла с неизменным своим Гаипом-хаджи, во второй и третьей — назиры торговли и земледелия Касым-хаджи и Гопур-хаджи. Заман и Сопахун приветливо и по достоинству встретили их.
— Хаджи приехал, сын мой? — обратился Сабит к Сопахуну.
— Да, хаджи-ата здесь, — почтительно ответил Сопахун. Он знал, что сегодня Ходжанияз прибыл прежде всех и приказал немедленно вызвать некоторых назиров.
Сабит взглянул на Замана, хотел что-то сказать, но вместо этого по-обычному ласково обратился к Сопахуну:
— Проведи нас к нему, сын мой.
— Хорошо, дамолла, — Сопахун пошел впереди. Заман следовал позади всех.
После памятной размолвки Сабит редко, лишь при крайней необходимости, встречался с Ходжаниязом. Ходжанияз в свою очередь перестал с ним советоваться, как прежде, вершил дела единолично и обращался с дамоллой жестко. Если бы не умиротворяющее влияние Махмута Мухита, сдерживавшего Ходжанияза, размолвка могла бы углубиться и перерасти в соперничество, а то и в острую вражду между сторонниками Сабита и Ходжанияза. Когда сегодня, еще до рассвета, Ходжанияз пригласил его к себе, Сабит предположил, что это не к добру.