Избранное
Шрифт:
— Наказывают, а за что? — возмутился Александр Николаевич. — С чем пришли сыщики и городовые, с тем и убрались. На то и бумага в присутствии понятых составлена. Горшок сметаны опоганили, девкам моим на день уборки оставили.
Писарь, макнув перо, красивым почерком вывел на чистом листе: «Милостивый государь».
— К исправнику надобно попасть, — уже мягче заговорил Александр Николаевич. — Крест есть? Подсоби.
Писарь несколькими штрихами под строкой «Милостивый государь» нарисовал вход в ресторан и выпуклыми буквами вывел название: «Медведь». Это была божеская цена за протекцию.
В следующее присутствие
— Предупреждал: живите, как все православные, — нет, к бунтовщикам потянуло.
Александр Николаевич промолчал, боялся повредить сыновьям. Писарь тогда у «Медведя» выболтал: самое малое, что получат Василий и Иван — высылку в северную губернию, не подфартит — отправят на каторжные работы, статьи суровые: привлекаются за подстрекательные действия против государя императора.
— Сыновья мои, ваше высокоблагородие, сызмальства приучены к ремеслу, — защищал детей своих с достоинством Александр Николаевич. — Ваши люди все перерыли, все перещупали, дом и усадебные постройки чуть по бревнышку не раскатали — ничего противозаконного не нашли. Да и откуда, мастеровые мы.
Колобнев был недоволен результатами обыска, подвел тайный агент. Прохвост чуть не на Евангелии клялся, что в доме Емельяновых — подпольная мастерская. Если почему-либо нельзя выехать в лес на пристрелку, то бой винтовки проверяют в колодце. Может, и правда, но с поличным не поймали.
— Плохо искали, нам известно. — Колобнев долго перекладывал бумаги, пока нашел нужную, а по тому, как он ее торопливо накрыл рукой, Александр Николаевич догадался: исправник берет на пушку.
— Сами, ваше высокоблагородие, приходите с обыском, Соцкого прихватите, он в моем доме не заблудится.
— Коль потребуется, разрешения испрашивать не стану. — Колобнев провел рукой по напомаженным волосам. — Прошение накатал… Губернатор про Емельяновых и слышать не хочет, уши затыкает, — продолжал он, но уже покровительственно. — Дешево отделался твой старший.
Помолчав, Колобнев спросил:
— Желаешь помочь сыновьям? Подай прошение. Государь милостив.
Колобнев взял со стула запечатанный конверт.
— Дома своей рукой перепишешь, ничего, что коряво. Где пробелы — вставишь фамилии. — Колобнев замялся и заговорил участливо: — Завтра неприсутственный день, приходи, приму.
Писарь у дверей встретил Александра Николаевича, увел на лестницу.
— Судьба парней в твоих руках. От ведения дел сестрорецких мастеровых полиция отставлена. — Писарь понизил голос до шепота. — Исправник берется похлопотать, радуйся. Тошно ему сейчас, другие в его хозяйстве копошатся. Как губернатору преподнесут? Обстановка в столице — не дай боже: Шпалерка забита, Дерябинские казармы превращены во временную тюрьму, там поместили и восемнадцать оружейников.
— И на том спасибо, — Александр Николаевич сказал искренне: наконец-то узнал, где томятся сыновья.
Дома была только жена, она крепко спала. На плите в кастрюле лениво булькала мыльная вода. Лиза, наверно, затевает постирушку, выскочила за чем-нибудь в лавку. Александр Николаевич был рад, что никто не помешает ему переписать прошение. Постелив чистую скатерть, вычистив тряпкой перо, он достал из конверта прошение.
«Ваше Величество, Великий и милостивый
Припадает к ногам Вашим убитый горем сестрорецкий обыватель Емельянов.
Веря в Ваше великодушие, осмеливаюсь просить вернуть в родительский дом моих сыновей Василия и Ивана, которых подозревают в том, что в подпольных мастерских производили сборку винтовок из частей, вынесенных из завода, что вели разлагающую пропаганду среди стражников, объездчиков и на батарее, расквартированной невдалеке от Сестрорецка.
Коли потребуется, без принуждения, по доброй воле принесу клятву на Евангелии, что мои чада непричастны к тайной преступной организации социал-демократов. Ни в чем предосудительном не были замечены, брали дни на гонение, каждое воскресенье выстаивали обедню. Не враги они августейшей фамилии и отечества.
Враги на оружейном есть, они сами прячутся, подбивают неразумных мастеровых. Мне известно, что в образцовой этим делом занимается некий социал-демократ . . . . , в замочной . . . . , штыковой . . . . , приборной . . . . , приемной комиссии . . . . . »
— Гаденькую цену запросил господин исправник, — вслух сказал Александр Николаевич, дочитав до конца бумагу. — На что, ироды, толкают. За бесчестье купить сыновьям свободу. Лучше уж крепость.
Перегретый щелок выплескивался на плиту. Александр Николаевич сдвинул кастрюлю, из конфорки выбилось пламя. Он швырнул в огонь полицейскую шпаргалку.
Братьям Емельяновым грозили каторжные работы или заключение в крепость. Андрей нашел умного, недорогого присяжного поверенного. Ивана и Василия выслали на пять лет в город Яринск Вологодской губернии.
33
Минули годы ссылки. Наконец-то Николай дома. Он приехал дневным поездом, не прячась, сошел в Разливе. Отмылся, отоспался, надел воскресный костюм, сходил на завод, но вернулся мрачный. Надежда Кондратьевна ни о чем не расспрашивала, догадалась — плохо приняли. И к друзьям Николай не пошел — какой уж гость без улыбки.
Вторую неделю не выходит из дома Николай. На душе камень. Таким застал его Ноговицын.
— Засел в берлоге и носа не кажешь на казенный.
— Овраг не перешагнуть, в тот список занесли, где дед и отец.
И с чистыми документами Николая с порога конторы отправили восвояси. Об этом, к сожалению, не знал Ноговицын.
— Напрасно с нами совет не держал, — выговаривал нестрого он. — Спектакль мог подпортить. Дорожку тебе мостим в инструментальную мастерскую. Протекцию хитрую сообща тебе составляем.
Оказывается, еще месяц назад Андрей предупредил, что у старшего Емельянова кончается срок ссылки, на завод назад его не возьмут, а нужно, чтобы господа офицеры сами попросили.
Из неторопливого рассказа Ноговицына Николай узнал все о «протекции». Из главного артиллерийского управления должен поступить заказ: изготовить кружала для Путиловского завода. Ставить на эту работу без опаски можно двух мастеровых. Один из них, дядя Костя, на расчет подал — с глазами плохо, а Нефедову уже намекали — на кружалах не браться за старшего.
— Как волки, генерала обкладываете. Только вряд ли он за мной пошлет, — засомневался Николай. — Фамилии боится.
— Пошлет, — убеждал Ноговицын. — Кружала особые для проверки артиллерийских снарядов. Генералу напомнили, что ты морской прибор без чертежа по рисунку сделал.