Избранное
Шрифт:
— Недалеко, — ответил Василий. — Стоплю баньку, к пару и брат подоспеет. Ужасно глупый случай приключился…
Пристав за Оллилой к финскому обозу, везущему салаку в Петербург, Василий и Иван благополучно миновали заставу, а у бойни подсел на соседние сани городовой. При въезде в город Василий незаметно сошел с саней, а Ивану, чтобы не вызвать подозрений у городового, пришлось ехать с обозом на постоялый двор.
— А я было перепугался, — признался Александр Николаевич, — без вас ввалился к нам Соцкий.
30
Месяц,
Вчера в сумерках мальчишка принес от Андрея записку.
«В понедельник, — писал тот, — приедет Григорий Иванович. Имеет намерение снять дачу на лето в Новых местах…»
В прошлом году Григорий Иванович не раз посылал своих связных в сестрорецкую дружину за оружием. Много было вывезено винтовок в Москву в ноябре и декабре — в канун Московского вооруженного восстания.
В назначенный день часов в одиннадцать у калитки осадил горячую лошадь извозчик. Откинув медвежью полость, вылез из саней барин в шубе. Потеребив русую бородку и разминая затекшие ноги, он оценивающе окинул дом Емельяновых.
Жена мастера Куркова, женщина весьма любопытная, увидев, что к соседу подкатили на рысаке, накинула на плечи меховой жакет, выскочила на крыльцо. Барин из столицы приехал снимать дачу, а курковский дом наряднее емельяновского и стоит на горке, прогретой солнцем. Заговорить с барином ей не удалось: из калитки показался Емельянов. Будний день, а он в праздничной тройке, в штиблетах. Похоже, ждал гостя.
Показав извозчику, где привязать лошадь, Николай провел гостя в дом. Григорий Иванович держался просто. Мальчишкам подарил конфет, шубу не снял, только отстегнул крючок.
Надежда Кондратьевна достала из комода скатерть.
— Тороплюсь, да и нельзя рассиживаться, — предупредил Григорий Иванович. — Извозчика угостите.
Извозчик выпил стопку водки, ушел кормить лошадь. Николай вернулся в комнату. Григорий Иванович стоял, склонившись над грифельной доской, рисовал. Заглянув через его плечо, Николай увидел на доске будку путевого обходчика, штабель бревен и дорогу, уходящую в лес.
— Поручение, — тихо говорил Григорий Иванович, постукивая грифелем, — весьма важное: предстоит переправить литературу и револьверы в Петербург. На явке намечается встреча.
— С кем? — живо заинтересовался Николай. Он слышал от Андрея, что в Финляндии, недалеко от границы, скрывается Ленин.
Григорий Иванович будто не услышал вопроса.
— В Куоккалу отправляются десять человек, оружейный посылает пять. Отбор строгий, задание куда сложнее, чем пройти на лодке мимо морской стражи.
Осторожность конспиратора не позволила гостю подробнее рассказать о предстоящей встрече
— В Куоккале явка Центрального Комитета партии. Берите с собой тех, на кого можно вполне положиться, — предупредил он.
— Возьму Емельяновых — Василия, Константина, Михаила, Ивана, — перечислял своих родных братьев Николай. — За них ручаюсь.
— Емельяновы — пятерка надежная, возражение чисто человеческое, — заговорил полушутливо и полустрого Григорий Иванович. — Что же, другим оружейникам в доверии отказываем?
— Поваляев, Анисимов на заводе с мальчишек, вместе из ссылки бежали. — Николай назвал еще кандидата: — Васильев полезен, знает в Финляндии дороги, тропинки.
— Васильев? — Григорий Иванович заинтересовался. — Это у него лошадь Плетень?
— Корзина, — поправил Николай и невольно рассмеялся, — одна на всем белом свете с такой кличкой.
— Берем Васильева, трех Емельяновых, с оружейниками и я пойду, — быстро составил пятерку Григорий Иванович. — Кто из братьев — хоть жребий бросайте.
— У Ивана и Василия есть знакомые на заставе и батарее, листовки и брошюры носят солдатам, — сказал Николай, — и я третий.
— Первый, ответственный за пятерку, — поправил Григорий Иванович и быстро нарисовал на грифельной доске дом в лесу. — Это дача «Ваза». Добираемся сюда поездом, билеты выправлять до Райволы. У путиловцев свой маршрут. Запомните, в Куоккале сходите с поезда, идете к Териокам, ориентир: будка путевого обходчика, сворачиваете на лесную дорогу.
Григорий Иванович вытер кулаком грифельную доску.
— Собираемся в сумерки, — напомнил он.
Извозчик тронул вожжи, застоявшаяся лошадь взяла порывисто, сани круто отбросило к забору.
— Не балуй, вывалишь барина! — прикрикнул Николай.
Утром, до первого гудка, он зашел на Никольскую. Братья и отец завтракали. Молча таскали из чугуна картошку, макали в блюдце с постным маслом и, густо посолив, ели с хлебом.
— Раненько заглянул. Как Наденька? Все здоровы? — выспрашивала Поликсенья Ивановна. Обмахнув полотенцем табуретку, она усадила Николая за стол. — Картошка рассыпчатая, из Каменки чухонка привезла мешок.
Николай достал из чугуна картофелину, обжигая пальцы, очистил, макнул в блюдце.
— Вкусная, давно не ел такой, — признался он, — земля в Каменке добрая.
Поликсенья Ивановна подлила в блюдце масла.
Вместе с братьями вышел Николай из дому, сказал про партийное поручение, предупредив, чтобы отпросились у мастера и пробирались в Куоккалу каждый по отдельности.
В Белоострове Николай купил билет до Райволы, а сошел в Куоккале. Недалеко от путевой будки его окликнул Григорий Иванович. В обветшалой меховой куртке, надетой поверх казенной фуфайки, и в финской шапке, надвинутой на лоб, он нисколько не был похож на того важного барина, что приезжал в Разлив.