Избранное
Шрифт:
Переулками дядя и племянник выбрались на Выборгскую улицу, как раз напротив лавки со всякой всячиной. Под натянутым холщовым тентом вперевалку прохаживался Слободской, ее владелец. Духота, жара, а он в тройке, пиджак застегнут на все пуговицы. Завидя Абрамова, лавочник громко, на всю улицу, принялся нахваливать смолу.
— Осталось три бочонка, — заговорил он вполголоса. — Коль денег нет, бери в долг, обожду — отдашь.
Абрамова не проведешь: раз лавочник кредит навязывает, — значит, всучит залежалую смолу.
— Смола не сахар, —
— Именинник у тебя молодой человек? — Слободской перенес внимание на Кольку, по-воскресному разодетого, — купи бокал с портретом императрицы Марии Федоровны. Оська, приказчик, золотом напишет. Художественно, дьявол, кистью водит. «В день ангела». Утром заходил Леонтьев, не торгуясь купил бокал и сам себе подарил с надписью.
Удивлялся Колька — шли к Слободскому инструмент покупать, а дядя старается ускользнуть от прилипчивого лавочника. «Денег жалеет, — загрустил Колька, — раздумал покупать, наберет в чулане пользованных». А как Кольке хотелось прийти в мастерскую и разложить на верстаке новые напильники!
Позже он понял — дядя комедию ломал перед лавочником, чтобы тот уступчивее был, не запрашивал лишку. Абрамов нехотя обходил прилавки, без интереса перебирал плошки, бочонки, ведра.
— Напильников давно не покупал, — навязывал неотступно следовавший за ним Слободской.
— Божескую цену назначишь, пожалуй, взял бы.
— Себе в убыток торгую. — Слободской ухитрился задержать Абрамова у прилавка.
Абрамов отложил брусовку — напильник прямоугольного сечения. Слободской оттеснил приказчика, сам стал за прилавок. Абрамов покупатель серьезный, в долг не любит залезать.
— Из Шеффилда и Ланкашира выписываю напильники, лучшие фирмы в мире английские.
Лавочник не привирает. Напильник привозной, Абрамов определил это по насечке и закалке. У Слободского и то в год раза два-три такой хороший инструмент бывает.
— Давай сторгуем, — вроде и поддался на уговоры Абрамов, — коль запрос скинешь, возьму инструмента полный набор.
— Из уважения. — Слободской по-хозяйски выкладывал на прилавок бруски квадратного сечения, покрытые с четырех сторон двойной насечкой, напильники плоские с тупым краем, остроносые, полукруглые, треугольные. Отобрав дюжину напильников, Абрамов попросил показать надфили и непременно швейцарские.
— В ювелиры записываешься, — пошутил Слободской. Но велел приказчику снять с верхней полки коробку с надфилями.
— На глаза ныне слаб и рука покалечена, — ответил грустно Абрамов, — а вот племяннику надфили пригодятся, в серьезное учение определил, не на побегушки.
У Слободского прорвалась прижимистость.
— Мальчишке покупаешь инструмент из Ланкашира и Шеффилда, — сказал он и осуждающе покачал головой. — Бери подешевле, недели не пройдет, все напильники загубит.
— Мой племянник не из сиротского приюта, — оборвал Абрамов, — и деньги, Слободской, не твои.
Нравы оружейников знакомы
Рассчитавшись, Абрамов отдал сверток Кольке, сказал:
— Покупку полагается обмыть, не то зубцы в напильниках затупятся. Тебе рано по трактирам шлындать, без тебя обмоем. Батьку подошли к Леонтьеву и беги ко мне домой, забирай новый ящик, в горнице под кроватью. В мастерской ахнут от зависти.
— Это тот, что под орех разделан? — уточнил Колька, не веря тому, что услышал.
— Тот, что под орех, — подтвердил Абрамов. — Постой, — задержал он Кольку, — а запирать ящик молитвой будешь?
Приказчик с дюжину замков выложил на прилавок. Абрамов купил квадратный с хитрым секретом.
— Дорог ныне инструмент, — оправдывал он покупку замка, — без запоров утащат, напильники привозные редко у кого есть и денег стоят.
В понедельник, задолго до первого гудка, Поликсенья Ивановна сварила котелок молодой картошки, выставила на стол подсолнечное масло, блюдце крупной соли. Александр Николаевич тоже рано поднялся, сходил на колодец, налил воды в рукомойник, разбудил Кольку.
— Рабочий теперь ты человек, значит, самостоятельный, — наставлял он, — сам привыкай вставать, будильник я не держал, баловство. У Емельяновых заведено — с первым гудком из дома. Иди на завод с охотой, не из-под палки. Без настроения какая уж работа, поденщина. Делай простую скобу и кружало с одинаковым прилежанием, чтобы самому нравилось и душа радовалась.
Проводил сына Александр Николаевич. На горушке они расстались.
— Ступай, смотри не волынь, без пота и старания настоящим мастеровым не станешь, — сказал грустно Александр Николаевич и легонько толкнул сына.
Прижимая ящик с инструментом к ноге, Колька по-мальчишески сбежал с горушки, вспомнил, как дед вчера говорил: «На земле, Колюха, главный человек — рабочий». В проходную Колька вошел степенно.
Долго еще стоял на горушке Александр Николаевич, глядя на приземистые здания мастерских. Туда он, уволенный без права поступления, никогда не вернется…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
В траве у старого тополя навзничь лежал человек. Остро торчали скулы, впалые землистые щеки — в желтых пятнах. Он отрешенно глядел в синее небо, не замечая склонившихся над ним мастерового в поношенной блузе и парнишку из заводских.
— Подыши, Фирфаров, подыши свежим воздухом, вони наглотался, она у нас злая, ей что — человек, быка свалит с копыт, — участливо говорил мастеровой, а у самого — запекшиеся губы и лилово-зеленоватые дуги под глазами.
— Горит. Христа ради, льду бы… — шевелил губами больной, уронив руку на грудь.