Избранное
Шрифт:
— Попрошайка, — Николай погладил собачонку, кинул пряник.
На веранде, возле старого бильярдного стола без луз, вразвалку прохаживался мужчина с заметным брюшком, лысиной, стыдливо прикрытой поперечными тощими прядями. Он был в батистовой рубашке с длинными рукавами, голубой пиджак и галстук висели на шпингалете окна. Высокий, как всегда подтянутый, Алексей Алексеевич стоял у противоположного борта и посмеивался: шары расположились в позиции, невыгодной противнику. Приход мастерового был некстати. Однако свое недовольство Алексей Алексеевич хитро скрыл за деланной улыбкой.
—
— После смены мастер оставил, винтовку отлаживал, подарок великому князю, — объяснил опоздание Николай.
Алексей Алексеевич перевел взгляд с мастерового снова на бильярд и обнаружил, что в этой сложной ситуации, оказывается, шар-то выигрышный. Теперь он напряженно следил, как партнер натирал мелком кий и прицеливался. Удар получился вялый, шар, скользнув вхолостую, ткнулся в борт.
Черкнув мелком что-то на графильной доске, повеселевший Алексей Алексеевич сказал Николаю:
— Это не простой бильярд. Карамболь — тонкая игра.
Где-то Николай встречал его гостя? Где?
И вдруг в памяти Николая ожило стрельбище. Тогда он подрядился в команду, обслуживающую состязание на лучшую винтовку для русской армии. Офицерская комната и сторожка были набиты до отказа, слышалась немецкая, французская, английская речь.
Ружейные короли Наган, Маузер и Смит-Вессон не скупились на богатые подарки. В кругах, близких к императорскому двору, и военном ведомстве еще до состязаний победу отдавали Нагану, Маузеру, любому иностранцу, только не русскому офицеру Мосину.
В последний день стрельб стояла ветреная погода. Винтовки иностранных фирм, к удивлению всех, были плотно зачехлены. Мосин велел старшему стрелку свою трехлинейную держать у бойницы, обдуваемой ветром и песком.
Николай заметил, как от группы русских офицеров отделился полковник, направился к Мосину и что-то ему тихо сказал. Стоя навытяжку, Мосин почтительно, но громко, чтобы слышали военные, штатские и уполномоченные ружейных королей Нагана, Маузера и Смит-Вессона, ответил:
— Ваше высокоблагородие, по статуту полевой службы винтовке не положен чехол. Она должна стрелять без отказа.
— Похвально, капитан, вы верны себе, — сказал уважительно полковник. Он-то знал, что лет пять назад этот безвестный офицер отказался от шестисот тысяч франков, которые ему предложила французская фирма за изобретенную винтовку.
На состязании лучшей была признана русская винтовка капитана Мосина. После короткого замешательства в Главном штабе и придворных кругах винтовку-победительницу стали называть «системы Мосина — Нагана». Это вызвало возмущение среди рабочих-оружейников и ропот части офицеров-очевидцев. Чтобы притушить скандал, Александр III повелел русскую армию вооружить мосинской винтовкой, а именовать ее «трехлинейная образца 1891 года».
Бельгийский фабрикант Наган за поражение был хорошо вознагражден. Военное министерство ему выплатило двести тысяч рублей, а Мосину в виде поощрения… тридцать тысяч.
Вот там-то, на стрельбище, Николай и видел нынешнего гостя правителя канцелярии, кажется, представлявшего интересы какой-то фирмы…
— За духовным хлебом явился мастеровой, —
— За вами удар, — уклончиво, с плохо скрытым недовольством ответил гость и, прищурив глаза, проверил кий.
Партия в карамболь грозила затянуться. Открыв дверь в столовую, Алексей Алексеевич похлопал в ладоши.
Из внутренних покоев появилась хозяйка, в модном голубом платье, в нарядном передничке, размахивая щипцами для колки орехов. Она была некрасивая, близорукая, на верхней губе вытянутого мужеподобного лица пробивались черные усики. В Ермоловке за властный характер ее называли Министр.
— Готовлю для пирога начинку, мог бы и не мешать, — сказала она и осеклась, заметив в углу веранды мастерового. Ее бесило, что к мужу нет-нет да и заходят оружейники.
— Запоздал Емельянов, оставили после смены, дай, малютка, ему почитать что-нибудь. Толстого, Лажечникова, — на твое усмотрение, а мы пока партию доиграем.
Переведя взгляд с юфтевых сапог мастерового на паркет в столовой, натертый до блеска, она сказала:
— Надеюсь, твоего протеже не затруднит зайти в дом с другого хода. Между прочим, мы ходим с переулка, там ворота, калитка.
Алексею Алексеевичу стало неловко. Сбив замах, он отставил кий и робко постыдил жену:
— Бог знает, малютка, Емельянов подумает, что твоя столовая — королевский тронный зал.
Встретившись с ее колючим взглядом, он сник.
— В семейном доме жена — властелин-повелитель, — улыбнувшись сказал он. — Сейчас все уладим, принеси, малютка, туфли…
— По черному ходу нам привычнее, — колко заметил Николай. Он и сам в подкованных сапожищах не ступил бы на паркет. Оскорбил его снисходительный тон хозяина.
В этом доме был необычайный вход: с просторной передней начинались две лестницы. Широкая деревянная вела во второй этаж, а винтовая железная — в мансарду. По этой лесенке Министр провела Николая в комнату с темным дощатым потолком. Узкое окно загораживала высокая конторка. У стен от пола до потолка — стеллажи. Книги расставлены бессистемно, неопрятно, между томами словаря Брокгауза и Ефрона втиснуты журналы и брошюры. Министр удивительно легко разыскала «Ледяной дом» и «Севастопольские рассказы». Но ей хотелось досадить мастеровому — таскается в порядочный дом, как в общедоступную читальню. Она оскорбительно предупредила:
— Книги дорогие, из собраний сочинений. Прошу, не ставьте кастрюли и не капайте щи на страницы.
Николай зажал книги под мышкой.
— Возвращу в сохранности. Не в постели читаю и не на кухне, так что не беспокойтесь, — заверил он. — Книга гость в доме рабочего, увы, пока еще редкий.
С веранды доносился перестук шаров. Николай понимал — некрасиво уйти не попрощавшись, и тошно быть навязчивым. Как зазывал Алексей Алексеевич к себе, а встретил… Две души у человека.
Откуда-то опять появился на дорожке черный шарик с бантом, благодарно лизнул руку Николаю. Постояв, он раздумал идти прощаться с хозяином. Закрывая калитку, Николай с улыбкой взглянул на фанерку с оскаленной пастью: собака — самое радушное существо в этом холодном доме.