Избранное
Шрифт:
— Здесь найдете ответы на все свои вопросы. Еще в 1894 году Ульянов в пух и прах разгромил либеральных народников.
— Ульянов, — задумчиво сказал Николай и спросил: — Это он написал и книгу о штрафах?..
— Он, — ответил Ордын.
Николай открыл обложку, прочитал: «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?».
— Почитайте сами, дайте товарищам, что неясно — запишите. Из Петербурга пришлем знающего человека, — сказал Ордын и дал знак, что пора поворачивать лодку к берегу.
9
Новый
В тот год не у всех оружейников рождественские праздники были веселыми. Опять сбавлены расценки. Из артиллерийского управления предписали еще сократить рабочую неделю. Итак, три дня с гудком на обед кончали смену. Это продолжалось до того дня, когда мастера согнали рабочих к зданию конторы и на балкон вышел начальник завода генерал Дмитриев-Байцуров.
— Господа офицеры и оружейники! — сказал он. — На нашу страну без объявления войны напала Япония. С божьей помощью Россия поставит вероломного врага на колени. Война продолжится не более полугода. От нас с вами русская армия ждет винтовки.
— Составлено расписание… воевать не более полугода, — усмехнулся Николай и локтем задел Поваляева, своего приятеля. — Не помяли бы япошки нам бока.
— На турецкой сколько поубивало, еще не все калеки перемерли, — Поваляев тяжко вздохнул, — и опять застучат в дома похоронки.
Официальные сводки с фронта не могли скрыть тяжелые потери на суше и море. Погибли крейсер «Варяг», броненосец «Петропавловск». Пала крепость Порт-Артур.
Дорожали продукты на рынке, с ночи выстраивались очереди у керосиновых лавок.
Приятель из Райволы пригласил Николая на охоту. Пороху был дома нетронутый пакет, а дробь забрал на той неделе Поваляев.
В Петербург ехать за одной дробью накладно — билеты в оба конца и чуть не день клади на дорогу. Разжился Николай дробью у тряпичника на рынке. Высыпая дробь в банку, обнаружил, что тряпичник пустил на кулек штабной циркуляр. Оказывается, на погребение нижних воинских чинов правительство отпускает на душу 4 рубля 321/2 копейки и на постановку могильного креста — 2 рубля.
— Дешево, в шесть целковых с копейками обходится русскому царю солдатская жизнь, — сказал Николай. Он собрался бросить циркуляр в печку, но раздумал: отдаст братьям Ивану и Василию, те бывают на батарее в Дюнах, покажут солдатам.
В сумерки на улицы вышли ряженые, они шутили, пели песни, поймали Соцкого на пешеходном мосту, запрятали в куль рогожный и пустили с крутой горы за перепадом.
Надежда Кондратьевна водила сыновей Саньку и Кондратика на детский праздник в Общество трезвости, звала Николая в Дубки на веселье. Он отказался: не до того. Неспокойно в столице. Во время водосвятия на Неве помост царской семьи обстреляла пушка от Биржи.
Еще в конце декабря приехал рабочий из-за Нарвской заставы с письмом от самого Гапона к оружейникам. Привел его в инструментальную токарь Михеев.
—
Отказался Николай своих товарищей подбивать.
— Прикидывали с Клоповым, Ноговицыным, Поваляевым и еще кое с кем, — говорил он гапоновцу, — считаем, что зряшная затея с шествием и петицией. Царю известно, как живут и бедствуют рабочие и мужики. У самой царской фамилии земли столько — за день на резвой кобыле не обскачешь.
В образцовой гайками закидали гапоновца и Михеева. Поповский посланец ни с чем отбыл в Петербург.
В субботу под вечер у бани Николай встретил Клопова с узелком, веником, поздоровались, постояли.
— Все-таки завтра в Петербурге поп поведет людей к царю. Под влиянием большевиков на рабочих собраниях подправили верноподданническую петицию, внесли требование о восьмичасовом рабочем дне, о передаче земли крестьянам, о свободе печати. Но до конца не удалось разбить веру людей в царя, — как бы продолжая прерванную беседу, заговорил Клопов. — Своих-то мы удержали от хождения к царю, а душа все равно места не находит, в полках увольнения в город отменены.
— Не японцы — свои, — возразил Николай, — идут мирно с петицией.
Из конторы вышел Мишка Слободской, хозяин бани. Он раздался в плечах, появилось брюшко, стал на отца смахивать.
— Ухо медведь банщику не придавил, — шепнул Николаю Клопов и громко сказал — для Слободского: — Попарюсь, простуду выгоню.
— Пар сегодня на славу, дух перехватывает, — бросил как бы невзначай Слободской. Он явно хотел заговорить с мастеровыми, а те будто его и не заметили. Клопов ушел в баню, а Николай сбежал по тропинке на озеро, ругая в душе банщика — помешал расспросить Клопова, что еще предпринимают в столице социал-демократы.
В воскресенье утром Николай срубил лед у колодца, собрался поправить дверь на крыльце — скособочилась, — принес из чулана инструмент и передумал.
— Поправлю в другой раз, — сказал он жене, — схожу на вокзал: скоро поезд из столицы, может, кого и встречу. Как-то там шествие к царю…
На станции не знали, когда прибудет поезд. Николай, хотя и был в полушубке, замерз, в окно увидел, что дежурный топит печку, зашел погреться.
У огонька разговорились, дежурный пожаловался:
— Суматошный день, с утра кувырком расписание, в столице не все ладно, а что? Допытывал, молчат.
Смеркалось, когда пришел поезд из Петербурга, на ходу соскочил красильщик Храмов и кинулся к мастеровым, стоявшим особняком от встречающей публики.
— Солдаты… Боже мой!.. Солдаты стреляли боевыми… в безоружных, — сбивчиво, потрясенный виденным, рассказывал Храмов. — Дети в Александровском саду забрались на деревья царя посмотреть… не пожалели и малых.
Плачущего Храмова увели домой. Опустела платформа, больше нечего ждать, а Николаю кажется, что ноги у него налиты свинцом, дико жарко, сбросить бы полушубок на снег. Вот он какой, русский царь…