Избранное

Кукушкин Василий Николаевич

— За совет спасибо, — сказала Надежда Кондратьевна, — усадьба большая, есть где второй дом поставить, но пока не на что. А дальше прошу — не каркай беду и не учи плохому. По совести мы живем. Не буду я мужа отговаривать, не буду разлучать с товарищами.

Попрощавшись с сестрой, он долго еще стоял на крыльце, надеялся — зять подойдет. Николай задержался на Никольской, там родителей застал в тревоге: городовой увел Василия в участок. Оказывается, по мастерским ходит нелегальная газета.

Погрозив подержать

недельку в холодной, Косачев после допроса отпустил Василия.

— Откуда полиция пронюхала? — удивился Николай.

— Догадаться не могу. Передал листовку Клопову с хлебом и обрезками колбасы, — говорил Василий. — В участке начисто отрекся: мол, бегал в лавку.

8

У кирки Николай почувствовал инстинктивно — догоняют. Оглянулся — Анисимов. Хороший товарищ, не остался на пикнике, затеянном супругой Землегляда.

— Сбежал ты с интересного представления, — заговорил Анисимов, посмеиваясь. — Профессорша в истерике, требует от супруга начисто исключить тебя из кружка.

— Умная баба, — похвалил Николай, но его разбирало любопытство: — С чего бы ей? Грубости не позволил, правду ведь сказал, что рабочему лучше подальше от таких друзей.

— И меня отрешат. Заступился за тебя, все, что накипело, выложил: носитесь со своей деревенской общиной, а крестьяне не все одинаковы. У одного земли на полдуши: корова ляжет, хвост — на меже, у другого — десятин сто и поболее, на него гнут спину батраки. И началось… Мадам обозвала: «Недобитый марксист». За словом в карман я не люблю лазать… Короче, назвал ее служанкой мелкой буржуазии.

Не сговариваясь, они свернули на Крещенскую. В трактире Ферапонтыча проще, не как в «Ростове». Еще у Николая и Анисимова не успели принять заказ, как в дверях показался рыжеватый парень из штыковой.

Оглядевшись, он направился к их столику.

— Следом шел, ходок — не жалуюсь, а не угнаться было, — сказал он и понизил голос: — Поручение имею.

— От профессора? — спросил без интереса Николай.

— От питерских рабочих, — сказал парень.

Половой принял заказ, ушел на кухню.

— Зовите меня Андрей, — продолжал парень. — На Никольской я незваным бывал, у твоего отца письмецо оставил.

— К оружейникам? — вырвалось у Николая. — Сказывал батька, получил.

— То самое, от Петербургского союза рабочих. Хартулари скандальной известностью мне премного обязан.

Посолив густо ломоть хлеба, Андрей крутил в руке стакан, то ли обдумывая, что сказать, то ли ждал, когда мастеровые приготовят закуску.

— Кончайте с профессором, не пристало рабочим сидеть с ним в одном возке, это еще те «друзья», на кучерской должности они состоят у мелкой буржуазии, — сказал Андрей и добавил: — Сжигайте мосты. Ваши друзья — социал-демократы.

Наскоро

съев щи, Николай встал из-за стола, сказал, что ему нужно навестить своих стариков. Поднялся и Андрей, Анисимов занял очередь на бильярд.

У трактира приезжий грек торговал семечками, сахарной ватой и халвой. Андрей купил стакан семечек; бумаги не нашлось, тогда он вытащил из кармана брошюру.

— Семечки сестренкам отдай, а книжечку почитай и береги, чтобы в чужие руки не попала. За ней полиция охотится. От Ордына получил — скоро познакомлю, смелый человек, социал-демократ.

На Никольской Андрей откланялся. Опустив щеколду на калитке, Николай пересыпал семечки в карман, прошел к скамье, читая на ходу:

«Объяснение закона о штрафах, взимаемых с рабочих на фабриках и заводах».

Удобно устроившись на скамье, Николай полистал брошюру и опять открыл на титульном листе:

«Херсон. Типография К. Н. Субботина. Продается во всех книжных магазинах Москвы и Петербурга…»

Легальная! Почему же Андрей передал ее с такими предосторожностями?

«Крепостные крестьяне работали на помещиков, и помещики их наказывали. — Рабочие работают на капиталистов, и капиталисты их наказывают. — Разница вся только в том, что прежде подневольного человека били дубьем, а теперь его бьют рублем…»

Свободно такое в России не напечатают. Прав Андрей.

Поликсенья Ивановна вышла на двор вытрясти самовар, увидела сына, склонившегося над книжкой:

— О чем книжка-то?

— Про то, мама, как с рабочих незаконно штраф берут.

— Заждались, давно пора всю правду описать, может быть, твоего батьку и не выгнали бы с оружейного. — Поликсенья Ивановна взяла у Николая книжку. — Показать бы самому генералу: пусть знает — справедливость не убить.

— Запретная, — Николай мягко отобрал у матери брошюру, — а писал ее очень умный человек, такой и на каторгу пойдет за бедных и обездоленных.

Недели через три Андрей привел на протоку молодого человека, загорелого, с живыми глазами. Хотя он был в поношенной блузе, юфтевых сапогах, фуражке с засаленным козырьком, Николай догадался, что это человек образованный.

— Тот самый Ордын, — представил его Николаю Андрей. — Он-то уж знает народников, их болото…

Николай предложил Ордыну поехать на озеро.

— Чудесно, — обрадовался Ордын. — Просьба великая: погрести дайте, давно весла не держал…

Эта прогулка по озеру с Ордыном многое помогла уяснить Николаю. Он до конца понял, что либеральные народники заодно с мелкой буржуазией, они смертельно боятся, что рабочий класс создаст свою, революционную партию. Ордын подарил ему книгу, напечатанную на гектографе.