Избранное
Шрифт:
— Сделаем, Анатолий Митрофанович.
— Завтра с утра и начните класть. Ну, я сам буду здесь, прослежу.
— Да будьте спокойны, Анатолий Митрофанович, как шкатулочку отделаем.
Галя неслышно вошла в открытую дверь. Здесь комнаты были уже оштукатурены. Ярко горел свет.
— Сюда нельзя, гражданка, — сказал рабочий. Он стоял лицом к входу и первый увидел Галю.
Обернулся Анатолий. Очень ясно Галя поняла, что он растерялся. Потом его лицо снова изобразило спокойное превосходство.
На
Анатолий неторопливо пошел к Гале.
— Что это ты надумала? — спросил он, подхватив ее под руку.
— Да так, мимо проходила.
— Ой ли? — понимающе усмехнулся Анатолий. — Наверное, насчет Нового года?
Он пошел, увлекая Галю за собой на лестничную клетку.
— Погоди, — Галя вырвала руку, — это твоя квартира?
Рабочий на полу вымерял какую-то доску.
— Ну, моя, — сказал Анатолий, — и что?
— Я хочу посмотреть.
— Тут еще нечего смотреть.
Но она молча прошла одну и другую комнату, кухню, сияющую сиреневой плиткой, увидела маленький балкончик, открыла глубокие стенные шкафы.
Анатолий стоял в дверях со скучающим лицом.
— На что тебе две комнаты?
— Две лучше, чем одна.
— Для чего же ты менялся?
— Ну, хватит, пошли отсюда.
Он снова сделал попытку взять ее под руку.
— Так не забудешь, Семенов, насчет паркета?
Спускаясь по лестнице, он сказал:
— Между прочим, обмен разрешили.
— Откуда ты знаешь?
Она постаралась спросить это тихо.
— Агентура работает. Есть там девчонка-секретарша. Дура, между нами говоря, редкая, но девочка не вредная.
— А что он тебе дает, этот обмен?
— Удивляюсь, как ты не можешь понять простых вещей. Почему я свою мать должен оставить в бараке, а прекрасную комнату сдать Моссовету? Я же за эту квартиру обязан отдать площадь.
Раз в своей жизни Галя уже била мужчину по лицу. Била публично, на широкой лестнице университета. Ей и сейчас захотелось ударить Анатолия, чтоб люди, среди которых он живет и работает, видели, как их инженера бьют по морде. Но она этого не сделала.
— Как же ты мог так врать? Человек для тебя старался…
— Положим, я никому не врал, а если ты имеешь в виду своего соседа, то он старался не для меня.
— Какими глазами я на него посмотрю… Хлопотал, чтоб тебе квартирку устроить…
— Мне это надоело, — прервал Анатолий, — квартира моя никого не касается, и нотаций я слушать не желаю.
Прощаясь, он небрежно сказал:
— Меня, собственно, пригласили в один дом на встречу. Если хочешь — пойдем?
И,
— Если надумаешь, позвони. Только сегодня. Завтра уже будет поздно.
— Не жди. Не позвоню.
Он засмеялся:
— Что так? — И добавил уверенно: — Позвонишь!
10
Тридцать первое декабря, канун Нового года, самый щедрый день в году. Он обещает людям елку, счастье, здоровье, удачу. Он наполнен запахами хвои, мандаринов, сдобного теста и жареного гуся. Кому что…
С самого утра по коридору и кухне плавал дым и резко пахло паленым волосом. Марья Трофимовна чистила свиные ножки на студень. Лицо у нее не праздничное, суровое, губы поджаты.
Накануне в квартире произошло чрезвычайное происшествие. Танечка постирала чулки и повесила в ванной. Вечером оказалось, что с веревки исчезла самая нужная пара паутинок дымчатого цвета.
— Нет, если б я их специально не приметила, а то, как нарочно, еще и вывернула, думаю — ну вот, на завтра к встрече, — объясняла Танечка.
— Может, Александр Семенович умывался, головой их подцепил и к себе в комнату утащил, — выразил предположение Костя.
Танечка махнула рукой:
— Выдумаешь!
— А у меня так было один раз.
— Да на полу посмотрите как следует! — раздраженно сказала Галя. Она только что пришла и торопливо чистила морковку и свеклу на овощной суп Тимке. — Заставили ванную всяким барахлом, там человек пропадет — не найдешь.
Марья Трофимовна прикрыла жареную картошку, выключила газ и молча пошла в ванную. Там она тщательно осмотрела все углы, пошарила щеткой под ванной, заглянула в бак, куда Танечка складывала грязное белье. Потом она так же молча ушла в свою комнату.
Через несколько минут оттуда раздался пронзительный крик Люськи. В кухне все притихли. Марья Трофимовна принесла свернутые в комочек чулки, бросила на Танечкин стол и дрожащими руками стала снимать со стены моток веревки, которую протягивали по кухне для сушки белья.
— Маша, ты сдурела? — крикнула Танечка.
Будто не слыша, Марья Трофимовна унесла веревку в комнату.
Снова закричала Люська:
— Ой-ой-ой, мамочка, я только надеть, ой, я только разок надеть…
Галя рванулась к соседке. Татьяна ее удержала:
— Не надо. Хуже будет.
— Такую большую девочку… Она же ее изувечит… Костя, пойдемте…
Костя спокойно обсасывал селедочную голову.
— Меня, спасибо, еще не так мать учила. Ничего ей не сделается.
— Конечно, дело не в чулках, — рассуждала Танечка, — я ей свободно могла бы эти чулки подарить. А таким поступкам поблажку нельзя делать. И рано ей еще в паутинках щеголять.