Избранное
Шрифт:
— Да-а, а по математике?
— Я тебе вот дам — по математике! По всем должен стараться.
Мирное сотрудничество Бориски и Владимира Михайловича продолжалось недолго. Каждый предлагал свой метод освещения елки. Владимир Михайлович легко подавил противника и немедленно устроил короткое замыкание.
Потом Борька, шмыгая носом, чинил пробки Галиного счетчика, а Владимир Михайлович, остыв к елке, занимался Тимкой, который яростно прыгал, держась за перекладину кроватки.
Галя вынимала из картонной коробки стеклянные шары и бусы, потускневшие гирлянды мишуры, веселые
Долой воспоминания! А папе надо дать кофе.
Уходя, Владимир Михайлович сказал:
— Ты ничего не затевай. Не хлопочи. Юля могучую стряпню развела.
Но в такой день без хлопот не обойдешься. И когда человек весел и спокоен, то это даже очень приятные хлопоты. А если нет, то все делается через силу.
Тимка все норовил подобраться к елке и оборвать флажки. Он требовательно кричал: «Дай» — и бросался прямо на колючки. Галя отгородила елку стульями, вынула из шкафа серебряное парчовое платье. Когда-то оно очень ей шло. Надо бы уменьшить вырез и убрать бант на боку. Только для чего? Не все ли равно, будет она вечером в своем черном свитере или в этом нарядном платье?
Но Галя упрямо, со злостью придвинула коробочку с нитками и стала налаживать платье.
Сколько бы ни было ошибок, нельзя, чтоб тебя смяли.
В дверь тихо поскреблись. Хмурая, заплаканная Люська в коричневом форменном платьице не обратила никакого внимания на елку, безучастно взяла Тимку на руки и стала просить:
— Тетя Галя, скажите маме, пусть отпустит меня Новый год встречать. Девочки из нашего класса соберутся, радиола будет… — Она заплакала. — Мама новое платье в сундук заперла. А мы складчину сделали… Тетя Галя, упросите маму, я вам всегда буду Тимку нянчить и гулять с ним буду.
Марья Трофимовна разливала по мискам горячий навар.
— Желатину не клала? — спрашивала Танечка.
— И так застынет, — неохотно отвечала Марья Трофимовна.
— А чего ты нос повесила? — не унималась Татьяна. — И совсем это ни к чему. В нашей жизни всякое бывает, налетает туча и гроза. А потом туча уплывает и опять синеют небеса. Очень просто. Верно я говорю, Галя?
— Просто удивительно, до чего верно. — Галя хотела подмигнуть Танечке: выйди, мол, на минутку из кухни.
Но Марья Трофимовна вдруг резко обернулась, не то увидела, не то догадалась о Галиных намерениях, и непреклонно отрезала:
— Я ведь знаю, что Люська к тебе шмыгнула. И не ходите, и не просите — не отпущу! Мое слово твердо. Никуда не пойдет. Умела шкодить — умей и ответ держать.
Марья Трофимовна говорила громко. Из Галиной комнаты донесся тоненький Люськин плач.
— Нет, я тоже стою за то, чтоб детей строго воспитывать. Но ты уж очень взялась. Хорошо, мы с Костей уходим в ресторан «Будапешт» Новый год встречать. А дома ведь она весь праздник проревет.
— Ничего. В своей комнате реветь будет.
— Ты и сделаешь, что не все в нашей квартире весело встретят Новый год.
Эти слова услышал Александр Семенович. Он только что пришел домой с туго набитой сеткой. Ему неслыханно повезло. В магазине стояла такая толчея, что о покупках не могло быть речи. Он взял хлеба, остановился у неторгующего магазинного ларька, и вдруг именно к этому ларьку подкатили ящик с мандаринами и яблоками, подбежала продавщица, и Александр Семенович оказался впереди вмиг образовавшейся очереди. Он взял фруктов больше, чем ему было нужно, «про запас», прихватил коробку шоколада и бутылку шампанского.
Он спросил у Танечки:
— Мне никто не звонил?
— Кажется, звонили. Маша, Александра Семеновича спрашивали?
— Велели Михаилу звонить да еще чтоб на свадьбу не забыл прийти, — сообщила из кухни Марья Трофимовна.
Нет. Не будет он звонить старым друзьям, не пойдет к ним встречать Новый год. Он швырнул сетку с фруктами на стол.
Залечь сейчас с книгой на тахту, и пусть скорей проходят праздники. Чего он, в сущности, хочет? Попраздновано в жизни. Все было — и встречи с обещаниями, с надеждами и свершениями. Были и елки с Дедом Морозом и с бенгальскими огнями и чудесами. Были праздники вдвоем с той, которая нужней всех, и в семье, которая дороже всего, и с друзьями, с которыми ты как рыба в воде.
Ничем он не обижен. Получил свое. Сполна.
Он лежал и сквозь полудрему слышал, как верещит Тимка, как Танечка желает своим знакомым счастья:
— Чтоб на небе вашей дружной пары не было никаких облаков.
Подходила к телефону Галя.
— Пораньше, — говорила она, — конечно, пораньше.
Он слышал, как шумит в ванной вода — все время кто-то купался. Все время звонил телефон. Это было уже почти безразлично. Его не позовут.
Галя все-таки испекла воздушное пирожное. Она не отступила ни от чего. Позвонила мама: «Мы придем пораньше, чтоб Тимка еще не спал».
Тимка уже к шести часам был наряжен в белый костюмчик. Над лбом Галя начесала ему большой кудрявый завиток.
Мама как вошла, так и кинулась к нему:
— Неделю не видишь ребенка — и как он меняется! Смотри, смотри, он меня узнал, сразу пошел ко мне!
А Тимка полез к ней на руки, как лез ко всем. Лишь бы взяли! Но Галя не стала разубеждать маму.
Петр Васильевич принес две тяжелые кошелки. Папа, выбритый, в новом костюме, просто красавец, тоже принес большую корзину.
Жареная птица, салаты, пироги — сейчас это единственное тайное соревнование между мамой и Юлей. Соревнование, в котором каждая женщина старалась отдать предпочтение другой.
— Ах, Юленька! Ну что за гусь! С яблоками!
— Это не гусь, а индейка, — ревниво говорит папа.
— Петя, достань торт, — командует мама.
Юля молитвенно застывает перед тортом.
Музыкальный Владимир Михайлович уже пощипывает гитару, которую Галя предусмотрительно взяла у Танечки. Когда дома мама или Юля, можно быть по-девичьи свободной от Тимки. Но сейчас это ни к чему, ни к чему!