Избранное

Адамян Нора Георгиевна

Она оглядывала всех спокойными глазами. Володя и Сема маялись у дверей и, вероятно, осуждали Ксению за задержку. Ну, сдали больного, и надо ехать. Сухонькая седая сестра тоже смотрела неприязненно: «В чужой монастырь со своим уставом не лезут».

А молодая женщина, которую больше всего это касалось, была безучастна, беспомощна. Она ничего не могла сделать для своего спасения.

Ксения резко проговорила:

— Я настаиваю. Вызовите хирурга.

— А тут вам не подчиняются. Больница

не дежурная, и принять больную я отказываюсь.

По коридору гневно прошелестел накрахмаленный халат.

Ксения кинулась вслед:

— Разрешите мне сделать пункцию?

— Нет уж! Пожалуйста, не перекладывайте на нас ответственность. Допустим, результат окажется положительный. Что тогда! Я не хирург и сделать ничего не смогу. А вы будете нас обвинять.

— Я буду обвинять вас во всех случаях!

Женщина взвизгнула:

— Вы мне угрожаете? На каком основании? Дешевая демагогия нынче не проходит.

— Дайте мне номер телефона хирурга или вашего главного врача.

— Я — не справочное бюро.

А время шло. В приемной седая сестра заняла телефон. Она долго держала трубку и предостерегающе поднимала руку, когда Ксения пыталась заговорить с ней.

— Аркадий Семенович, — наконец сказала она, — простите, что разбудила. Тут у нас «скорая» женщину доставила… Я сейчас передам.

Ксения выхватила трубку.

Сонный, низкий голос говорил:

— Ну, ну?

Ксения очень торопилась. В трубке зевнули.

— К чему так много слов? Скажите Марфе Игнатьевне… Впрочем, дайте ее мне.

Марфа Игнатьевна послушала и прикрыла рукой мембрану:

— Вы не можете послать машину за доктором? Будет быстрее.

— Слетаем? — готовно встрепенулся Сема.

Володя вопросительно посмотрел на Ксению. Она кивнула.

В маленькой операционной Раю сразу положили на стол. Марфа Игнатьевна сказала:

— И пункцию делать не надо бы. Вид уж больно характерный. А все ж таки полагается, — значит, сделаем.

Шприц, введенный в брюшную полость, сразу наполнился кровью.

Рая застонала.

— Ты держись, — сказала Марфа Игнатьевна. — Ты держись и одно помни: что мы тут будем делать — все единственно только для твоего здоровья.

Она двигалась неторопливо и в такт движениям бормотала:

— Руки, йод, халат, салфетки. Спирт. А где пенициллин?

Ксении казалось, что старуха говорит стихами. Марфа Игнатьевна строго ей приказывала:

— Завяжите мне сзади тесемки. — И сердилась: — Вы меня коснулись. Коснулись или нет? — Потом опять сосредоточенно бормотала: — Здесь зажимы, здесь ланцеты, кетгут, шелк, перчатки, иглы…

Рая смотрела тоскливо, испуганно. Ксения отвела от ее лба прядки светлых волос, повязала ей голову куском марли.

— Опять обмираю, — прошептала Рая. —

Скорей бы… Будет больно?

— Ты ничего не почувствуешь. Заснешь, и все.

Рая чуть кивнула. На ее лице резко обозначились незаметные раньше русые брови. Подглазницы почернели. Нос заострился. Белая, как снегурка, она таяла на глазах.

Движение и голоса в коридоре оповестили о прибытии доктора. Невысокий, с растрепанными, серыми от седины волосами, он вбежал в операционную. За ним, шурша халатом, вошла дежурная.

— Вот, Аркадий Семенович, побеспокоили вас…

В голосе ее была неопределенность. Побеспокоили, а может быть, зря. Но побеспокоила не она…

Врач остановился у стола, посмотрел на Раису, сказал: «М-да» — и повернулся к Марфе Игнатьевне.

Неприкосновенная в стерильном халате, с поднятыми и тоже прикрытыми стерильными тряпочками руками, Марфа Игнатьевна движением головы указала на шприц, наполненный кровью.

Он опять сказал: «М-да» — и будто стряхнул с себя что-то.

— Мыться, побыстрей. Кровь готовьте. Какая группа? Вызовите из второго корпуса Васильеву. Она будет мне помогать.

Женщина в халате, вытянув голову, ловила каждое слово.

— Понимаете, Аркадий Семенович, очень не хотелось мне вас беспокоить, очень. Но случай такой…

— Васильеву вызовите, — повторил доктор. — Не сами! — крикнул он ей, заторопившейся выполнить поручение. — Пошлите кого-нибудь. Ваше дело — наркоз и давление.

Ксения должна была уйти. Теперь все сделается без нее. Она здесь даже лишняя.

Доктор мыл щеткой руки. Он был на кого-то очень похож, особенно когда вытягивал дудочкой губы, и Ксения окликнула его раньше, чем узнала:

— Аркаша…

Не переставая тереть ногти, он вскинул глаза:

— Ксюша! Откуда ты взялась?

Тут же исчезли все перемены, нанесенные временем. Как она не узнала сразу Аркашу Тальберга, своего однокурсника!

Начался быстрый разговор в минуты, пока мылись руки, пока Марфа Игнатьевна с великими предосторожностями облачала доктора в халат, пока натягивались резиновые перчатки.

— Ты же был педиатр…

— По молодости. Все меняется. А что Димка?

— Вадим совсем оставил медицину. Он занялся скульптурой.

— Вот здорово!

— Ну, не знаю еще…

— Нет, раз смог оставить, значит, все правильно. Я вот, например, не оставлю. Ругаюсь, но не оставлю.

— Еще бы вы оставили! — сказала женщина в халате. — Разве можно вам оставить? Вы же людей обездолите. Видели бы вы, как Аркадий Семенович швы накладывает! Изумительно! Просто вышивает!

Она обращалась к Ксении. Она улыбалась ей. Мало ли что было, теперь все уладилось, все надо забыть и вести себя так, будто ничего не произошло.