Избранное
Шрифт:
Гильза была набита шелковыми пакетиками бездымного пороха.
Щелкнул, закрывшись, замок... Каменотес рванул за шнур.
И вдруг меня разом ослепило и словно лопатой ударило по уху...
Что за черт! Вижу матроса, который опять тащит гильзу, вижу каменотеса
у пушки, а ничего не слышу. В ушах звон, пение какое-то, и голова
словно не своя, словно с места сошла. Опомнившись, я стал прочищать
пальцами уши...
– Недолет!
Это было первое слово,
каменотес. Он опять стоял у прицела, подкручивая свои винты.
– Орудия... прицел восемьдесят пять... по батарее!
И тут без перерыва пошла работа. Племянник подтаскивал к орудию
снаряд за снарядом. Розовая его рубаха сразу взмокла и на спине и на
груди. Еще бы: ведь в каждой этой стальной чушке два с половиной пуда
весу - покидай-ка их на лоток!
Все работали как черти, и каменотес только поспевал браться за
шнур. Он дергал его наотмашь, приседая на одну ногу, словно траву
косил.
А матрос то подбегал к гаубице с гильзой, то отскакивал назад и
выравнивал правило.
Я глядел на лихую работу артиллеристов. Теперь даже нельзя было
сказать, кто из них действует лучше: все десять рук соединились в
одном яростном усилии - одолеть батарею врага! А бородач... каков
бородач! Разве мы справились бы без такого человека?
Однако что же я сам - зритель, что ли?
Спохватившись, я бросился помогать артиллеристам, заменил матроса
у правила - и работа пошла еще спорее. То и дело перед глазами, как
молния, взблескивало пламя, и мне казалось, что оно всякий раз
обдувает меня словно горячим ветром. От беспрерывных ударов гаубицы
все звенело и грохотало кругом. Вагон сотрясался, как под огромным
молотом. При каждом выстреле ствол орудия резко откатывался назад - и
было похоже, что гаубица, сама пугаясь грозного своего рева, прячет
голову в плечи.
С бульканьем и шелестом неслись наши снаряды по воздуху, и следом
на горизонте вдруг вырастали как бы кусты невиданной породы -
огромные, чернокурчавые, с огненными стволами. Но они держались только
мгновение. Это были наши разрывы. Дым от разрывов валился набок,
застилал лес и неприятельскую батарею.
Батарея отвечала и временами переносила с города на нас свой
беглый огонь. Но мы сразу отходили с поездом назад или проскакивали
через зону огня вперед; каменотес заново подсчитывал прицел, и гаубица
продолжала реветь неистовым своим голосом.
Не знаю, сколько времени длилась эта яростная схватка... Только
вдруг каменотес вскинул руку и повернулся к нам: "Отбой!"
Разгоряченные
тащили к орудию снаряды, заряды...
– Отбой! - крикнул каменотес в рупор, и только тут бойцы, словно
вдруг очнувшись, отошли, тяжело дыша, от орудия.
– Нема батареи, - медленно проговорил каменотес в тишине.
– Сбили? Да неужто?
Матрос бросился глядеть в стеклышко прицела.
– Ах ты окаянная сила... И верно - не видать! Неужто сбили?
Каменотес развел руками:
– Может, и порешила их наша орудия, а может, они, собачьи дети,
позицию сменили...
Мы все бросились где попало устраивать наблюдательные посты: кто
влез на штабель со снарядами, кто на груду опорожненных ящиков, кто на
борт. Смазчик вскарабкался выше всех - на колесо орудия.
Глядели мы, глядели в то место, где несколько минут перед этим
мигали злобные огоньки, - и фуражками заслонялись от солнца, и
наставляли подзорные трубы из кулаков... Нет больше огней, пропала
батарея!
– Ну, братва, - сказал матрос, оторвавшись наконец от прицела. Он
громко прокашлялся. - Кажись, товарищи, в этот раз мы потрудились не
напрасно. Белым гадам...
Но не успел он договорить, как перед самым бронепоездом грохнул,
раскрошив шпалу, снаряд. Рванул поблизости другой снаряд, третий.
Повалился, качаясь на проводах, телеграфный столб...
– Ушли, дьяволы! Тьфу! - закончил матрос свою поздравительную
речь и махнул рукой. - Наводчик тоже, стрелок... - огрызнулся он на
каменотеса.
– Давай рупор!
Каменотес подал.
– Эй, механик, крути назад, идем до Проскурова! - скомандовал
матрос.
Старик сидел на лафете и, не поднимая глаз, сосредоточенно
разбирал свои курительные принадлежности: обломок ножа, кремень,
трухлявую губку...
Глава четвертая
К концу дня петлюровцы густой массой прорвались на окраины
Проскурова. Бой еще продолжался. За каждый дом, квартал, за
перекрестки улиц шли яростные схватки, но уже стало ясно, что
Проскуров нам не удержать...
Началась эвакуация: штаб и революционный комитет вывозили из
города раненых бойцов, военное имущество, запасы продовольствия.
Свертывали работу и выезжали советские учреждения. Толпами бежали из
города жители... Все знали, что ожидает этот беззащитный, едва
оправившийся при Советской власти городок: лютая расправа озверелого