Избранное
Шрифт:
смех! Шестидюймовое орудие, пулеметы... Ну, при пулеметах, скажем,
Панкратов и знающие люди, там ничего, обойдется... Но эта
сверхмудреная гаубица! Куда ни взглянешь - цифры, микрометрические
винты, стекла, линзы... Заправские артиллеристы и те путаются! Вон
каменотес: сколько снарядов по батарее выпустил, и все без толку - так
и ушла батарея!"
Спотыкаясь в темноте о рельсы, о шпалы, я возвратился на свой
пост, на перрон, и зашагал
попало. "На первый случай, - думаю, - хоть бы артиллерийские команды
припомнить. Как это у Богуша: засечка, отсечка... Нет, не то...
Отражатель, вот как! "Орудие к бою. Отражатель ноль-тридцать, снарядом
по угломеру..." Тьфу ты черт, не по угломеру, а по деревне! Нет, уж
лучше молчать, чем так срамиться..."
Я дождался смены и побрел к вагону. Постоял, подержался за
лесенку. Никуда не денешься! И в вагон придется войти, и командовать
придется.
Я влез в вагон.
На лафете пушки стоял железнодорожный фонарь, прикрытый сверху
мешком, и люди в полутьме обедали. Тут были каменотес с племянником,
смазчик, матрос, Панкратов и с ним два или три пулеметчика, остальные
пулеметчики стояли в охранении. Плотным кружком, плечо в плечо, сидели
они вокруг пожарного ведра с надписью: "Ст. Проскуров". Я сразу узнал
ведро - в нем я подавал воду для пулеметов во время боя.
Теперь все запускали в ведро ложки. Зачерпнет один, подставит под
ложку ломоть хлеба, чтобы не закапаться, и отъезжает назад, дает место
соседу.
Кое-кто, уже пообедав, пил чай. На полу стояла стреляная гильза,
доверху наполненная кусками колотого сахара. Сахар макали в кружки,
как сухари, и запивали чаем.
– Хрупай, ребята, хрупай, - угощал матрос, - это у нас нонче
заместо жареного... А ты тоже не отставай, держи равнение, раз в бойцы
записался, - наставительно сказал он смазчику.
Смазчик держал перед собой огромный кусище сахару и, видно не
зная, как к нему приступиться, только облизывал его.
– Да не пролезает в рот!
– рассмеялся смазчик.
– Должно в тебя пролезть, ежели ты кок. Коки знаешь какие бывают?
Во! - Матрос надул щеки, выпятил живот и, привстав, досыпал в гильзу
еще сахару из шестипудового мешка.
Когда я вошел в вагон, каменотес что-то неторопливо рассказывал.
Остальные внимательно слушали, не сводя с него глаз. "И за те
карбованцы наш помещик, польский пан, утопал в роскоши..." - услышал я
слова.
– Садись, товарищ, - сказал мне каменотес, перестав рассказывать,
и уступил
сварили, кок наш расстарался!
– И он подмигнул смазчику.
Я взял ложку и стал выуживать из ведра куски мяса и сала.
Жую, глотаю, а сам все думаю про свое. Выходит, что я теперь
командир... Надо об этом объявить, а язык не поворачивается. Ну ладно,
сначала поем...
Обед подходил к концу. Я встал и громко сказал:
– Товарищи, я назначен к вам командиром... Командиром
бронепоезда.
Все повернули ко мне головы, иные привстали, словно желая получше
меня рассмотреть, но никто не сказал ни слова.
Только каменотес, выполаскивая у борта ведро с остатками борща,
вздохнул и негромко промолвил:
– Командир всегда нужен. Без командира мы - что дети малые без
батьки.
Я понял, что он подтрунивает надо мной. Он был вдвое старше меня
и еще вдобавок артиллерист. Ведь еще сегодня утром он командовал во
время боя, а я по его указке вдвоем со смазчиком хвост у орудия
ворочал.
Но я смолчал. Стою и молчу - язык у меня словно прилип к
гортани...
Ребята, поглядывая на меня искоса, уже стали расходиться. "Черт
возьми, - думаю, - надо же сказать что-нибудь, отдать какое-нибудь
распоряжение... Да не пора ли уж бронепоезд отводить?" Я взял рупор и
вполголоса спросил у машиниста на паровозе, который час. Оказалось,
что нет и одиннадцати. "Рано, черт побери... Отходить приказано в
полночь. Еще битый час стоять. Ах ты незадача... Что бы такое
придумать?" И вдруг мне пришла в голову мысль: "Список составлю,
личный список команды. Лучшего для начала и не придумаешь!"
Я присел на лафет, пододвинул фонарь, чтобы было посветлее, и
велел подходить ко мне по очереди.
Ребятам эта затея понравилась, они все толпой сбились к фонарю.
Федорчук, матрос, бросился наводить порядок:
– Осади... осади... Сказано - в очередь! - И как бы невзначай
наклонился ко мне: - Действуй, да посмелее.
Я достал свою карманную книжку, разлиновал ее и первым делом
вписал каменотеса. Записал полностью, по имени и отчеству: "Иона
Ионович Малюга, от роду 48 лет, многосемейный". Ниже, следующей
строчкой, я решил записать и его племянника.
Но каменотес стоял передо мной, заслонив всю очередь, и не
двигался с места. Смотрит на меня исподлобья, но ничего не говорит,
только кусает усы.
Он молчит, и я молчу.