Избранное
Шрифт:
Матрос подмигнул мне: дескать, понимаю твою хитрость, а вслух
сказал деловито:
– Обожди, командир, надо фонарь засветить, а то темно уже - со
счету собьемся.
И он подал фонарь.
Бойцы меня обступили.
– Если броню, тогда и заклепки надо, - нерешительно сказал один.
– Болты потребуются, - подхватил другой.
– Инструмент...
– Инструмент не надо выписывать, товарищ командир, - сказал
слесарь, наш замковый, -
Он подхватил у матроса свободный конец провода и отошел с ним к
углу вагона.
– Шагай-ка, Федорчук, вот так, вдоль борта, да гляди, чтобы
провесу не было, натягивай провод.
Начали делать промеры.
Измерили длину вагона, потом ширину. Я записал себе в книжечке:
"18X4 арш.".
– А высок ли будет потолок? - сказал племянник, поднимая над
головой фонарь.
И смутился, сам удивившись своей смелости. В первый раз я услышал
его голос.
Стали обсуждать высоту броневого помещения, и сразу разгорелся
спор. Кто три аршина предлагал, чтобы можно было входить не сгибаясь,
кто советовал два, кто два с половиной, и каждый стоял на своем. Я
раздумывал, сам не зная, на чем остановиться. Но тут спор разрешил
Панкратов.
– Да сделаем, - говорит, - вровень с пулеметным вагоном. Чего
мудрить? По крайней мере, хоть вид будет у поезда.
Против такого предложения возражать было нечего. Двое или трое
самых горячих спорщиков, схватив провод, бросились в пулеметный вагон.
Наперегонки прибежали обратно.
– Два аршина и три четверти...
– Врет он, врет; три аршина без вершка...
Пошел матрос и принес достоверные сведения: оказалось, что
внутренняя высота вагона не три и не два три четверти, а только два с
половиной аршина.
Я присел с книжечкой на лафет. Подсчитал площадь продольных стен
вагона, площадь лобовых, поверхность потолка, сделал в книжечке
сложение и стал придумывать форму козырька для орудия.
На обоих моих плечах и на спине лежали горячие руки, кто-то
подпирал меня сзади, кто-то жарко дышал в ухо, и я едва водил по
бумаге карандашом.
– На паровозную будку прибавьте, - подсказывали мне. - А то она
ведь голая.
– Колеса бы тоже хорошо укрыть - и у паровоза, и у вагона.
Стальные на колеса фартуки нарезать!
– Накиньте, товарищ командир, хоть листов с десяток этой брони...
Я вспомнил, как низко опущена броня у того поезда, и добавил не
десять, а тридцать листов.
– Так...
Наконец можно было подвести
квадратных аршин листовой стали.
– Вот и готово, - сказал матрос.
– Теперь краску надо придумать:
в какой цвет, ребята, поезд выкрасим?
Решили красить все под одно: в защитный зеленый цвет.
Мне посветили фонарем, и я написал письмо на завод.
Панкратов понес письмо в штаб, чтобы там оформили заказ и
отправили по назначению.
– Ну и заживем мы теперь в бронированной квартире, - заговорили
бойцы.
– Куда вам, пулеметчикам, с вашим коробом! Мы у себя в квартире
окна прорубим и занавески повесим!..
Обсудив со всех сторон будущее житье-бытье в бронированном
вагоне, бойцы стали наконец укладываться спать.
Тут матрос отозвал меня к борту.
– Ты, командир, это как... - сказал он вполголоса, - пулю
отливаешь или взаправду все?
– А ты как думаешь?
– Я на передовую хочу.
– Вот и я хочу на передовую.
x x x
Комбриг в подтверждение своего устного распоряжения прислал мне и
письменный приказ: действовать только с позиций для тяжелых батарей.
Три, четыре, пять верст по железной дороге за линией пехоты - вот как
мы становились теперь для стрельбы. Веселого в этом конечно было
мало... Все - и пехота и обе наши батареи - впереди, а твоя гаубица
торчит среди поля одна как перст...
– Ничего, - говорил я себе и ребятам, - потерпим. Киев не за
горами, ответ придет скоро...
Каждый день, едва брезжил рассвет, мы с телефонистом Никифором
отправлялись на наблюдательный пункт. Никифор разматывал провод с
катушки, и я нес на себе телефонный аппарат. Да по винтовке у нас было
на плечах, да шинели в скатках, да по краюхе хлеба и куску сахару, да
фляжки с водой, - словом, уходили навьюченные, как в дальний поход.
Иначе было и нельзя: на бронепоезд мы возвращались только затемно - к
ночи и обедали.
Стрелять приходилось не так много, как в первые дни, - теперь
бригада отступала, не принимая большого боя. Было ясно: комбриг
сохранял силы, но каков его замысел, где, на каком рубеже он
намеревался задержать дивизии врага, - никто из нас не знал.
Но нет худа без добра. Пока затишье, я учился стрелять. Красный
офицер должен быть мастером в своем деле. "Эх, - думал я, - книжечку