Избранное
Шрифт:
— Многовато пряностей, — сказал пан декан.
— А я и не заметил, досточтимый отец, — отозвался пан Швара. Ему не хотелось омрачать едва начавшийся обед.
— Вы говорите, не заметили? Вы очень любезны, пан Швара. А у меня внутри все го… го… — Смех не дал ему договорить. После этого неприятного эпизода настроение Швары испортилось. А когда он выходил из дома, его остановил Махонь и спросил:
— Домой, пан директор?
— Домой.
— А если я осмелюсь пригласить вас к себе на чашку кофе?
— Ко-офе?
— Кофе, пан директор.
— Пан Махонь, вы… мм… не шутите?
— Устроим все на холостяцкую ногу. Моей жены нет дома, уехала вчера к родным.
— Хотите — верьте, хотите — нет, а я и не припомню, когда пил кофе… Мм… С месяц, пожалуй. Извините, я даже забыл вас поблагодарить. Кофе я люблю… мм… чрезвычайно люблю. Божественный напиток!
— Пойдемте скорее! Пока нам ноги не отказывают.
— Ну что вы! Ну что вы, пан директор! Меня ноги слушаются. Смотрите!
— Вот и превосходно. Мм… я хочу сказать еще, что декан Цингора весьма приятный человек. Да. Но годы идут, и он с каждым годом все больше старится.
— Верно, верно. И мы этого не избежим. Попросту говоря, это не в нашей воле. Пятьдесят четыре… Мм… годы идут и идут.
— Да, идут.
Махонь жил в доме Гекша, напротив ратуши, на площади. Низ занимали торговые помещения, во дворе тянулись склады с товарами. Махонь, проводив Швару в гостиную, сам развел огонь, поставил воду на плиту, и оба предались терпеливому ожиданию. И тут пришел брат Махоня.
Махонь сразу начал нервничать, то и дело бегал в кухню, звенел посудой, а вернувшись, всякий раз сообщал:
— Еще не закипела.
— Это дело долгое, — волей-неволей отвечал пан Швара, и его воодушевление постепенно улетучивалось.
«Куда я попал? Ничего плохого про пана Махоня не скажешь. Он почтителен, приглашает на кофе. Что же, похвально, не каждый день это случается. Он мне не откажет, продаст немножко кофе. Смотря по тому, какие у него запасы. Если позвал, значит, кое-что найдется. Я заплачу любые деньги, сколько бы он ни спросил. Я не мелочен. Кофе! В такое время! Нет, это не просто. А кто это такой — тот, что позволил себе прийти без приглашения? Брат пана Махоня. Отчасти меня это успокаивает. Будь я невоспитанный человек, я спросил бы его напрямик: «Разрешите узнать, кто вы такой?» — «Начальник отрядов глинковской гарды города Правно и всего района». — «А я вам скажу по-другому: гарда меня не интересует. Вы писаришкой были, так и говорите. Вы простым писаришкой были. А теперь, заправляете гардой». Так бы я ему сказал, будь я просто неотесанный невежа. Он был писаришкой в ратуше, теперь заправляет гардой. Начальство! Таких людей я просто не выношу. Разве это люди? Выскочки! Более удобного времени для визита такой выскочка не выберет. Он просто не найдет другого времени, а непременно явится сюда следом за мной…
— Еще не закипела.
— Это дело долгое.
Кадильница пана Швары выпустила струю благовонного дыма. «По совести говоря, я должен понимать, что сижу в кресле Гекша, в его доме, и внизу находится его магазин. Пан Аладар Гекш сбежал. Он старый человек. Пускаться в дальний путь, где его ждут всякие неожиданности, ему бы не следовало. Как он теперь устроился? Повезло ли ему? Бедняга! А если я сижу в кресле Гекша, кто же в таком случае его преемник и заместитель? Кто он? Я человек вежливый и просто спрашиваю. Заполучить оптовую торговлю Махоню помог брат, тот самый, что раньше был писаришкой и теперь пришел сюда незваный через несколько минут после меня. Прежде он был писаришкой. Но без его помощи пан Махонь не заполучил бы дома Гекша так вот просто. Торчал бы и дальше в своей вонючей лавчонке у вокзала. К тому же это означает, что Махонь всецело зависит от бывшего писаришки, который обладает теперь куда большим весом, чем он. Вот как неслыханно оборачивается дело, изволите ли видеть. И как я очутился в их компании — сам не понимаю. Должно быть, единственно потому, что не учел всех обстоятельств и, как только услышал о кофе, лишился способности здраво рассуждать. Неслыханно! В компании выскочек!»
Швара сунул в рот новую сигару.
— Еще не закипела.
Швара промолчал.
Махонь сел. Это был долговязый, костлявый, похожий на мертвеца человек. Тонкие бескровные губы и большие круглые очки в черной оправе придавали ему болезненный и в то же время строгий вид. Мягкие волосы лежали на продолговатом черепе словно приклеенные.
Когда он заговорил перед домом декана со Шварой, то поступил так от чистого сердца. Он понимал, что с его стороны это дерзость, и приготовился к вежливому отказу. Махонь трезво оценивал себя и отлично понимал, что декан Цингора допустил его в тесный круг знакомых ради черного перца и других пряностей, ради изюма, чая и прочих продуктов, которых давно не было в продаже
Директор банка пан Швара не отказался. Но по пути к дому Махоня, когда они немного протрезвели и дружески подбодряли друг друга, лавочник внезапно вспомнил нечто неприятное и мысленно даже упрекнул себя: «А тот ведь сегодня еще ничего не ел!.. Это ужасно!» Но было поздно, отказать теперь Шваре он не мог.
Он проводил директора в гостиную и принял все меры, чтобы вода закипела возможно скорей. Неожиданно пришел брат, и это только усилило нервозность лавочника. Посидеть в гостиной ему не удавалось, он то и дело убегал в кухню, чтобы обдумать в одиночестве, как найти выход. «Какая неприятность, — думал он в кухне. — И зачем я пригласил Швару? Еще решит, что я набиваюсь ему в друзья или же хочу разгласить по городу, что директор самолично навестил меня. А мне это ни к чему. Чего могу я ждать еще от жизни, чего могу еще достигнуть? С меня хватит. Мне больше пристала бы скромность и благодарность судьбе. Смирение возвысило бы меня над эгоистичными людьми. Почему я вчера не пришел к отцу Цингоре и не сказал, что не заслуживаю милости досточтимого пана декана? «Освободите меня от обязанности присутствовать у вас завтра на торжественном обеде. И без того я буду вашим преданным слугой!» Вот как должен был я сказать. А я что сделал? Пока шла месса, весь дрожал от нетерпения, молился кое-как, пел сбивчиво, потому что слова псалмов вылетели из памяти. Я жалкий прах земной! Мне представлялся торжественный обед, и чревоугодие настолько овладело мной, что я только и думал о том, чтобы досточтимый декан не затягивал мессы. Это чревоугодие и безмерная жажда попасть в круг друзей декана не были ли искушением дьявольским? А когда я уже удовлетворил свои желания и дьявол понял, что больше меня этим не соблазнит, он быстро сменил личину на более хитроумную, что ему так свойственно. Он шепнул мне: «Подойди к пану Шваре и спроси: не домой ли он идет?» А уж относительно кофе я сам придумал. У меня кофе есть. Каков я! Ах, каков я! Сам себе противен, а как я противен всевышнему! Ах, я жалкий, грешный человек! Но я достаточно наказан, спасибо хоть на этом. Теперь меня терзают укоры совести, ибо я оставил того на целый день без пищи. Это ужасно! И я не скоро смогу пойти к нему, надо дождаться, когда они уйдут. Это ужасно!»
Махонь вошел в гостиную и сказал:
— Еще не кипит.
— Это дело долгое, — уже как-то недовольно произнес Швара.
«Ну какая я компания для пана директора? А мой брат и того меньше, он ему даже кофе предложить не может. Пан директор много курит. Как он не боится захворать? Своей сигарой он провоняет комнату. Всю ночь придется проветривать. Открыть окно надо бы уже сейчас, но как истолкует это пан директор? Он и так все продымил, ведь табачный дым забивается во все телочки в стенах, в мебели, даже щелочки не нужно, — хватит самой малюсенькой дырочки. А мой брат? С чем он пришел? Или просто так? А почему бы ему не прийти? Все-таки он мне брат, и пусть себе приходит, когда ему угодно, но сегодня никак нельзя было. Что я стану делать? Как тот там выдержит? Он и крохи сегодня не ел. Я о нем забыл и должен мучиться из-за этого».
Младший Махонь приехал сегодня на машине из соседнего города. Последние дни он был очень занят, а перед этим неделю отсутствовал, так что не виделся со старшим братом добрые две недели. «И чего мне тут надо? Мне и своих забот хватает. Но каков братец? Скажите пожалуйста! Он осмелился пригласить пана Швару! Пан директор — старый хрен, с допотопными взглядами, но в нашем городе он кое-что значит и многое может».
Трое сидят за столом, а говорить им не о чем. Над ними висит облачко едкого дыма.
Пан Махонь ушел в кухню, пробыл там порядочно, а вернувшись, сказал:
— Еще не кипит.
Паи Швара, вероятно, не слышал его, а брат спросил:
— Что не кипит?
— Вода. Вода для кофе.
— Ах, вот что! Пан директор не пьет, ты не пьешь, так что же вы варите? Если не капусту, значит, глинтвейн? — рассмеялся младший Махонь.
«Выскочка!» Кадильница выпустила дым.
— Какой там глинтвейн! Нет, нет! Зря искушаешь, — замахал старший брат тощими руками.
— Я бы на вашем месте не смеялся, пан… как вас там… Если так пойдет дальше, однажды мы проснемся и не увидим даже вашей пресловутой капусты. Дело это серьезное. Риса я уже целую вечность не видел, о шоколаде просто надо забыть, мы, пан… мм… катимся вниз, и никто не скажет — куда. Я, во всяком случае не знаю.