Избранное
Шрифт:
Но пока входные турникеты не вращались, не вставлялись для контроля билеты, не срабатывали электронные устройства, молчала звуковая сигнализация — все замерло в ожидании, великая гонка еще не началась.
Мы спустились, прошли платформу из конца в конец. Метрах в двух от ее края Торриани ткнул пальцем в облицовочную панель с красными и темно-серыми вкраплениями.
— Вот здесь, — совершенно серьезно произнес он.
— Но тут все уже заделано.
— Панели легко снимаются. За ними проложены кабели,
Инженер кивнул.
— Так ведь ту пресловутую дверь за панелью, наверно, уже замуровали?
— На три четверти, — объяснил Торриани. — Снизу установили металлическую дверцу, и на четвереньках можно пролезть.
— Дорогой Торриани, вы отдаете себе отчет в серьезности своих слов? — пристально глядя на консультанта, спросил инженер Вичедомини.
— Полагаю, что да.
На только что отстроенной станции царила гробовая тишина. Лишь из черной глубины туннеля доносился прерывистый таинственный гул.
— И вы утверждаете, что здесь есть лаз, галерея, коридор или что-то в этом роде, одному черту известное?
— Совершенно верно.
— И никто из работавших здесь так-таки и ничего не заметил?
— Почему же, заметили. Но решили, что это один из древних подземных ходов, вроде тех, которые были обнаружены вокруг замка Сфорцы. А я вошел, чтобы посмотреть.
— Вы один?
— Да. Тем более что там неподалеку случился обвал и туннель почти засыпало.
— Вон там? — особенно недоверчиво спросил инженер.
По краям платформ, со стороны прибытия поездов, — телекамеры с различными фокусными расстояниями. Одна просматривает всю платформу. Вторая увеличивает более удаленную зону. Какой из двух камер пользоваться — решает дежурный по залу, в зависимости от обстоятельств. У него постоянно включены два монитора, по одному на каждую платформу. Но сейчас перед дежурным не стояла эта задача. Потому что самого дежурного пока не было, давка еще не началась, а из пассажиров имелся только один, да и тот отправлялся в места весьма отдаленные.
— Пройдя метров двадцать, — сказал Торриани, — я увидел в глубине просвет. И узкую лестницу, ведущую наверх.
— И вы поднялись по ней?
— Да.
— И куда она вела? На ярмарку образцов?
— На улицу, которую раньше мне видеть не доводилось — всю забитую машинами. Там образовалась такая пробка, что двигаться было практически невозможно. А по тротуарам сновали толпы людей, как… ну знаете, как когда наступишь на муравейник?..
— Вот и весь ваш Ад? Да вы, должно быть, просто вышли на незнакомую улицу где-нибудь поблизости.
— Исключено. И кроме того, господин инженер, когда я полез в туннель, было два часа ночи, а туда попал средь бела дня. Вернувшись, я посмотрел на часы: прошло не больше десяти минут — снова
— А не Чистилище? Запах серы был? Костры видели?
— Никаких костров. А огонь, пожалуй, был только в глазах этих несчастных.
Мне показалось, что инженер начал злиться, решив, что над ним издеваются.
— Ладно! Давайте в конце концов взглянем на эту дверцу. Пошевеливайтесь, дорогой Торриани. Видите, наш Буццати весь извелся — так ему не терпится пройти по вашим стопам.
Торриани повернулся к входной лестнице и громовым голосом позвал:
— Ансельмо-о-о!
Подземные своды задрожали от мощного, оглушительного эха.
Снизу, как из-под земли, вырос человек в комбинезоне с кожаной сумкой через плечо.
Торриани сделал ему знак. Этот действительно был рабочим. Он взял панель за края, и она легко сдвинулась, словно маленький подъемный мост. Обнажились внутренности: толстый пучок проводов с разноцветной — красной, желтой, черной, белой, в зависимости от назначения — изоляцией.
— Вот, — сказал Торриани, указывая на низенькую железную дверцу, круглую, с петлей наверху и тремя вильчатыми захватами, в которые вставлялись шарнирные болты, как на иллюминаторах пароходов.
— Да это же обыкновенный канализационный люк! — воскликнул инженер. — Ну-ка, дружище, откройте. Сейчас услышим шум воды. А вонища там, должно быть!..
Рабочий отвинтил болты и открыл дверцу.
Мы нагнулись. Кромешная тьма.
— Что-то шума воды не слышно, — заметил я.
— Какая там вода! — с торжеством в голосе отозвался Торриани.
Инженер пробормотал что-то невнятное и отошел в сторонку. Растерялся, смутился, испугался, наверно.
Что за звук донесся до нас из глубины туннеля? Что мог он означать, этот ужасный звук? В нестройном безумном хоре время от времени можно было различить крики и человеческие голоса, скороговоркой произносившие что-то (слова молниеносной исповеди, длящейся не более двух-трех секунд на исходе долгой и грешной жизни, в момент внезапно нагрянувшей смерти?). Или то был рев машин — плач, жалобы, мольбы о пощаде старых, изношенных, разбитых, отравленных человеком машин? Казалось, прорвалась плотина, и какая-то огромная, тяжелая масса со звериным шипеньем низвергается вниз, сокрушая все нежное, слабое и больное.
— Нет, не ходите туда! — еле слышно прошептал инженер.
Поздно! Я уже облачился в комбинезон, взял в руки электрический фонарь и опустился на колени.
— Прощайте, профессор, — с сочувственной улыбкой сказал Торриани. — Простите меня. Наверно, это моя вина. Наверно, мне надо было молчать.
Я просунул голову в отверстие и пополз. Далекий хор приближался, превращаясь в грохот. Внизу, в самой глубине, забрезжил свет.