Избранное
Шрифт:
Туннель метрах в двадцати от входа упирался в подножие узкой лестницы. Наверху был Ад.
Оттуда сочился серый, мутный свет дня. Всего один пролет лестницы — каких-нибудь тридцать ступенек — оканчивался железной решеткой. За нею торопливо двигались мужские и женские силуэты. Видны только плечи и головы.
Пожалуй, доносившееся сверху непрерывное грохотание, вернее, приглушенный гул нельзя было назвать шумом уличного движения, но время от времени я улавливал короткие гудки клаксонов.
С бьющимся сердцем я добрался
Может, инженер Вичедомини все-таки прав? Вдруг это просто шутка, а я как последний идиот попался на удочку? Разве это Ад? Просто какой-то незнакомый квартал Милана.
Но обстоятельство, поразившее консультанта Торриани, оставалось необъяснимым: несколько минут назад на станции метро было два часа ночи, а здесь уже день. Или это сон?
Я посмотрел вокруг. Все как описывал Торриани: ничего, на первый взгляд, адского или дьявольского. Все как в нашей повседневной жизни — ну никакой разницы.
Серое закопченное небо, такое близкое и родное, и через этот мрачный слой дыма и сажи сверху проглядывает то, что и солнцем-то назвать трудно, а так, гигантская неоновая лампа, как у нас, в свете которой лица кажутся синюшными и усталыми.
И дома точь-в-точь как наши. Старые и суперсовременные, в среднем от семи до пятнадцати этажей, ни красивые, ни уродливые, заселены так же густо; за освещенными окнами видны занятые работой мужчины и женщины.
Несколько подбадривали вывески и реклама. Все надписи по-итальянски, и рекламируются предметы нашего повседневного пользования.
На улицах тоже ничего из ряда вон выходящего. За исключением, пожалуй, несметного количества остановившихся машин, в точности как описывал Торриани.
Автомобили стояли не по собственному желанию и не потому, что остановились на красный свет. Здесь был и светофор, метрах в сорока, но он показывал транспорту открытый путь. Движение застопорилось из-за огромной пробки, распространившейся, вероятно, на весь город — как видно, у машин не было никакой возможности сдвинуться ни вперед, ни назад.
В машинах сидели преимущественно мужчины. Тоже вполне нормальные люди из плоти и крови. Руки недвижно застыли на руле, на лицах тупое оцепенение, как у наркоманов. Выйти они не могли при всем желании — так плотно, почти впритирку, стояли машины. Лениво, с выражением… нет, пожалуй, без всякого выражения они выглядывали наружу. Время от времени кто-нибудь нажимал на клаксон, и раздавался короткий, безнадежный и какой-то безвольный звук. Бледные, опустошенные, обреченные люди. Ни тени надежды.
Тогда я спросил себя: не есть ли это доказательство, что я действительно в Аду? Или подобные кошмары могут случаться и в реальных городах?
Я не смог найти ответа.
Окаменевшие лица, безысходность этих людей, замурованных
И тут кто-то совсем рядом решительно произнес:
— Поделом им!
Высокая, очень красивая женщина лет сорока в сером со стальным отливом костюме, плотно облегающем фигуру, с удовольствием наблюдала эту сцену. Она остановилась в полуметре от меня. Греческий профиль волевой, властный, самоуверенный. На лице улыбка.
— Почему? — инстинктивно вырвалось у меня.
Она и не подумала обернуться.
— Устроили тут на целый час вакханалию со своими клаксонами. Наконец-то угомонились, окаянные.
Превосходное итальянское произношение, разве что с легким грассированием.
Только после этого она пронзила меня электрическим разрядом голубых глаз.
— Вы по лестнице поднялись? — насмешливо спросила незнакомка.
— Но… я…
— Следуйте за мной, синьор.
Влип! И как глупо! Кто меня за язык тянул! Повелительница амазонок распахнула какую-то застекленную дверь.
— Сюда, пожалуйста.
Это «пожалуйста» прозвучало для меня похлеще военной команды. Мог ли я, незваный, непрошеный гость, тайно проникший сюда, не повиноваться? Следуя за ней, я ощутил как будто легкое дуновение озона.
Мы вошли в лифт. В кабине было еще семь человек. Теснота — поневоле пришлось стоять, прижавшись друг к другу, и я ощутил вполне материальное прикосновение. Что же, значит, никакой разницы между осужденными грешниками и нами, живыми и здравствующими? Лица, одежда, язык, газеты, журналы, даже сигареты — все то же самое (какой-то тип, по виду бухгалтер, вынул из кармана пачку «Национали» с двойным фильтром и закурил).
— А куда мы? — дерзнул я спросить у генеральши.
Ответа не последовало.
Вышли из лифта на десятом этаже. Женщина толкнула дверь без всяких обозначений. Я оказался в огромном зале типа служебного кабинета с окном во всю стену. Отсюда просматривалась свинцовая панорама города.
Через всю комнату тянулся стол, как для приемов. Десяток девушек в черных халатиках и белых кружевных воротничках сидели и работали: кто на пишущей машинке, кто на диковинной клавиатуре с немыслимым количеством кнопок, кто за щитами управления (во всяком случае, на мой непрофессиональный взгляд).
Во всем — современность, роскошь, эффективность. Рядом со столом три черных кожаных кресла и маленький застекленный столик. Но великая княгиня не предложила мне сесть.
— Итак, решили полюбопытствовать? — без обиняков спросила она.
— Только одним глазком… я журналист…
— Все осмотреть, везде сунуть нос, вдоволь наслушаться, сделать заметки, не так ли? А потом улизнуть как ни в чем не бывало? Нет, синьор, так не пойдет… Входящий сюда должен испытать все до конца, иначе очень было бы удобно… Розелла! Розелла! — позвала она.