Избранные главы элементарной математики. Учебное пособие
Шрифт:
— Ах да, — сказал Меррик. — Я слышал о мыльном кризисе. Бренна не слишком довольна.
— Когда Бренна была счастлива? — пробормотала Эйслинн. Она не хотела быть жестокой, но недостаток сна сделал ее раздражительной.
— Намек понят, — Меррик отломил кусочек хлеба, одобрительно кивая, пока жевал. — Еще одна отличная работа, дитя.
— Если бы только все проблемы решались небольшим замесом теста.
— Эх, часто так и бывает. Просто в более метафорическом смысле.
Эйслинн проворчала что-то, заставив отца рассмеяться. Его веселость немного подняла ей настроение, и
Это была одна из причин, почему отец всегда настаивал на том, чтобы ужинать вместе. Время, чтобы притормозить, поговорить. Он приглашал всех сотрудников, пожелавших поесть, присоединиться к ним в обеденном зале, где для персонала были накрыты пять длинных столов со столовыми приборами и глубокими мисками тушеного мяса, горками хлеба и тарелками с любым угощением, которое Хью достал из своих печей.
Наблюдение за веселыми разговорами слуг еще немного улучшило настроение Эйслинн. Несмотря на все ее волнения, ее народ был доволен. Каждый сезон они справлялись с вызовом, который бросал совет, и все заслужили эту передышку.
— Что ж, — сказал Меррик, когда трапеза подходила к концу, — может, нам и не хватает мыла, но мы богаты подковами. Новый кузнец оказался очень трудолюбивым.
Щеки Эйслинн вспыхнули, и она спрятала лицо за кубком. Глоток медовухи увлажнил горло, но не остудил румянец.
— Хакон очень талантливый. И целеустремленный, — сказала она, надеясь, что отец не услышит, как застучало ее сердце при упоминании нового красивого кузнеца.
Она не скоро забудет зрелище, которое он представлял той ночью в кузнице, освещенный светом огня, когда его сильные руки опускали молот на железо. Она задержалась в дверях, загипнотизированная методичным ритмом его работы, и хотя ей не нравились громкие звуки, почему-то это было не так уж плохо, искры, вылетавшие из железа, возбуждали, а уверенное обращение с ним приводило в восторг.
— Это действительно так, — согласился Меррик. — Хотя я боюсь, что Фергас ставит перед ним слишком много задач.
— Надеюсь, что это не так. Я уже попросила его сделать для меня кое-что.
Ее отец заинтересованно хмыкнул, потягивая медовуху.
— Пара ножниц. Морвен сказала, что мне нельзя брать еще одну ее пару, и мне понадобится что-нибудь крепкое, чтобы справиться с этими зарослями. Цветение почти закончилось, поэтому их нужно будет обрезать для зимнего покоя.
— Для сада твоей матери?
Эйслинн слишком поздно поняла, что еще не говорила отцу о желании приручить сад. Она знала, что у него не будет возражений, но любое упоминание о Ройсин всегда вызывало мрачную тень на лице Меррика.
Точно так же, как это произошло сейчас.
— Да, — тихо ответила она. — Я… Это спокойное место, где можно посидеть. Оно напоминает мне о ней.
Не отрывая взгляда от своего кубка, он провел по ободку ногтем большого пальца.
— Хорошо. Будет приятно увидеть, что ему вернули былую славу. Но разве ты не предпочла бы, чтобы Морвен и ее слуги позаботились об этом?
— Нет, я… я хочу это сделать сама.
Наконец, отец бросил на
— Все в порядке, дитя, — сказал он. — Давай посмотрим, на что ты способна.
Улыбка Эйслинн была горько-сладкой. Ей всегда нравились слова своего отца «Посмотрим, на что ты способна». Там, где другие отцы могли запрещать или делать выговор, Меррик Дарроу всегда только поощрял и советовал. Даже когда Эйслинн, и особенно Джеррод, заслуживали выговора.
Кстати, об этом…
Хорошее настроение к ее отцу все еще не вернулось, и Эйслинн не видела причин снова его портить.
Лучше всего сделать это сейчас.
С тяжелым сердцем она вытащила из кармана письмо Начальника Палаты.
— Мы получили его не так давно, — передавая письмо Меррику, она объяснила: — Джеррод сбежал. Никто не может его найти.
Нахмурившись, ее отец пробежал глазами страницу. Резкие морщины прорезали его лицо, из-за чего он выглядел намного старше своего возраста. Эйслинн ненавидела напоминание о том, что он становится старше — она ненавидела поседевшие волосы, морщинки, разбегающиеся веером вокруг его глаз.
Она ненавидела Джеррода за то, что он придал лицу отца такое выражение.
После долгого молчания Меррик с отвращением бросил письмо на стол. Откинувшись на спинку стула, он наконец обратил на Эйслинн стоический взгляд, но она достаточно хорошо знала отца, чтобы увидеть, какая боль таится под поверхностью.
— Как говорит начальник Палаты, это не совсем неожиданно. Возможно, было чересчур наивно предполагать, что он примет свое наказание с каким-либо смирением.
Слова были и вполовину не такими резкими, как Джеррод заслуживал, но Эйслинн не смогла удержаться от вздоха. Что бы она ни чувствовала или не испытывала к Джерроду, он был ее братом, и, по крайней мере, она жалела его.
И все же Эйслинн придержала язык, ибо что тут можно было сказать? Возможно, она смогла бы придумать что-нибудь в его защиту, если бы смогла простить его за то, что он сделал, но она не простила.
Сорча ей как сестра, родная сестра по сердцу. Подруга, которая знала Эйслинн и принимала ее такой, какая она есть. Такой друг был бесценен — и был даже важнее крови. Эйслинн знала, что значит быть неправильно понятой, задаваться вопросом, почему кто-то уделяет ей хоть какое-то внимание: то же самое было и с Сорчей.
Устремив взгляд вдаль, Меррик поднес кубок к губам и одним глотком допил остатки медовухи. Он сидел прямо на своем месте, его взгляд стал жестче, и Эйслинн приготовилась к тому, что ей не хотелось бы услышать.
— Если он хочет устроить свою собственную жизнь, полагаю, я не могу винить его в этом. Но мы должны, по крайней мере, найти его. У твоего брата склонность к неприятностям.
— Разве его не следует вернуть в Палату? — шесть месяцев вряд ли являлись настоящим наказанием.
— Да, но кто будет держать его там? Должен ли я послать рыцарей охранять его и наблюдать, как он ухаживает за больными?