Избранные произведения в одном томе
Шрифт:
Он кивнул.
— Несколько раз богатеи вывозили ее после выступления, и ей не стыдно было рассказывать, что она делала и сколько за это получила.
— И она рассказывала вам?
— И мне, и всем, кто был в комнате, да она бы хоть раковине рассказала.
— А она когда-нибудь говорила о соседях, друзьях или ком-то из знакомых, кто жил рядом?
— Был какой-то романтичный поляк, Иван, которого она долго доила. Бедняга. Часто приходил сюда посмотреть на нее. Сидел в первом ряду с выпученными глазами, не снимая куртки.
— Марисса не рассказывала каких-то подробностей своих взаимоотношений с Иваном?
— Она шутила, что держит его в шкафу… это по поводу его бледности. И она часто ему звонила, чтобы попросить еще денег или новое платье. Ставила его на громкую связь, чтобы все могли посмеяться над ним. Бедолага.
— Марисса когда-нибудь говорила, что он бьет ее или что она его боится? — спросил Питерсон.
— Нет. Там всем заправляла она сама. И кошелек его она контролировала.
— Она когда-нибудь упоминала, что еще где-то работает? — спросила Эрика.
Мартин поправил очки на носу и фыркнул.
— Да. По всей видимости, она была всесторонне одаренной. Работала сиделкой. Хотя, на мой взгляд, это все равно что царь Ирод бы пошел работать в родильное отделение. Она воровала у этой пожилой женщины — сначала одежду и туалетные принадлежности. Та женщина…
— Миссис Фрятт, — подсказала Эрика.
— Да, она однажды пришла сюда посмотреть выступление Мариссы, этого Желтого Бриллианта. Пришла, как Джоан Коллинз, вся в мехах и бриллиантах. Тогда-то мы и поняли, почему Марисса пошла к ней работать.
— Что значит — сначала она воровала одежду и туалетные принадлежности?
— Потом Марисса украла у нее бриллиантовые сережки.
— Когда это случилось? — спросил Питерсон.
Мартин снова отложил ткань.
— Наверное, за пару недель до Рождества. Я подумал, что она врет и просто сочинила это, чтобы набить цену обычным сережкам. Это было очень свойственно Мариссе, она любила врать. Но они вместе с еще одной танцовщицей съездили в Хэттон-Гарден к оценщику. Они оказались настоящими, их оценили в десять тысяч.
Эрика бросила взгляд на Питерсона. Миссис Фрятт ничего не говорила про сережки.
— А Марисса упоминала недавнее нападение? — спросил Питерсон.
— Марисса на кого-то напала? — удивился Мартин.
— Нет, это на нее напали. Около месяца назад, когда она возвращалась домой с электрички. На нее напал мужчина.
Мартин покачал головой.
— Ничего не слышал об этом. А мне приходилось слышать о жизни этой девушки все, хотел я того или нет.
— Вы ведь понимаете, что мы расследуем убийство,
— Вы хотите, чтобы я врал?
— Нет, — ответила Эрика.
— Я знаю, что это неправильно — плохо говорить о мертвых, и никто не заслуживает того, чтобы его зарезали на собственном крыльце. Это ужасно, — сказал он, снимая очки и крестясь. Очки на золотой цепочке так и остались висеть на его выступающем животе.
— Вы знали, что она планировала уехать в Нью-Йорк?
— Да. Она говорила об этом.
— Без деталей?
— Да, но я спрашивал ее, на что она собирается там жить. Город недешевый, плюс нужна виза и все остальное. И она сказала кое-что, что мне запомнилось. Она сказала, что бриллиант принесет ей счастье и поможет начать новую жизнь
— Бриллиант на ее костюмах?
— Нет. Она вообще хотела убрать его и сменить сценическое имя.
— Она собиралась продать бриллиантовые серьги? — предположил Питерсон.
— Пусть она и не была семи пядей во лбу, но разницу между единственным и множественным числом она понимала. Она имела в виду один бриллиант, и сказала она это еще до того, как появились сережки. Либо она что-то знала, либо просто несла чушь. К сожалению, в случае с Мариссой чаще имел место именно второй вариант.
— Вы были здесь, когда она выступала в этом клубе в последний раз, накануне Рождества?
— Да. И на ней как раз были те самые бриллиантовые серьги.
— Вы в этом уверены? — переспросил Питерсон.
— Да, потому что она зашла сюда в чем мать родила и попросила меня подшить пояс для подвязок. Я глаза ниже ее шеи не опускал. Не увлекаюсь женской анатомией, — сказал он, поджав губы. — Особенно когда ее суют мне под нос без спросу.
— А с кем она ездила к оценщику в Хэттон-Гарден? — спросил Питерсон.
— Она сегодня выступала. Сейчас позову ее.
Он достал телефон и, набрав номер, снял с уха клипсу.
— Венч, ты еще здесь? С тобой хотят поговорить из полиции… Ничего страшного, просто пара вопросов.
Скрипнула дверь, и в проеме появилась миниатюрная женщина в джинсах и фиолетовом шерстяном свитере. Эрика узнала ее — она танцевала в образе штурмовика из «Звездных войн».
— Вы хотели меня видеть?
— Проходи, Элла, не стой в дверях, — сказал ей Мартин, надевая клипсу. — Это Элла Бартлет.
Она улыбнулась Эрике и с интересом взглянула на Питерсона.
— Вы ездили вместе с Мариссой оценивать ее серьги? — спросила Эрика.
— Да. Оценщик сказал, они стоят десять с половиной тысяч. Он предложил их выкупить, потому что бриллианты, по его словам, были исключительной чистоты.
— И Марисса не согласилась?
— В тот раз — нет. Она вся надулась, как павлин, когда поняла, что ей принадлежат такие офигенные сережки. Ей не хотелось с ними расставаться.
— Когда состоялась ваша поездка?