Избранные произведения
Шрифт:
Ей приятно было показать ему, что у нее много денег, но она
ни одной минуты не заставит его почувствовать себя неловко.
Для нее будет только величайшим моральным удовлетворением
оказаться для него в его тяжелом положении волшебной феей.
И, кроме того, приятно будет ей, которую его мать когда-то
оттолкнула от своей семьи, явиться перед ней женщиной с
именем, с деньгами, спасающей их от гибели и нищеты.
Ей безотчетно хотелось сделать
напоминало их далекую встречу. Она набросила на абажур
яркую цветную материю, как они делали это в Париже, на шею
надела старинный медальон, который был тогда на ней. А на
столе стоял тот самый, его любимый ликер, который они пили
тогда... И высокие рюмки на тонких ножках.
III
В семь часов он пришел.
Лиза вышла с забившимся сердцем в переднюю и с болью
смотрела, как он красными, дрожащими от мороза руками без
перчаток расстегивал пуговицы пальто. Пиджак на нем был,
видимо, тщательно вычищенный, но совершенно
залоснившийся. Лицо по-прежнему было кроткое, умное, с
какою-то благородной тонкостью черт, освещенное легким
облаком грусти и горькой иронией над своим положением.
– Сколько лет, боже мой, сколько лет мы не виделись,– сказал
он, посмотрев на Лизу.
402
– Да, пятнадцать лет,– ответила она. Ей прежде всего очень
хотелось спросить, сильно ли она постарела, но она в это время
заметила при повороте его головы разорванную около ворота
сорочку. Ей захотелось плакать. Хотелось припасть к нему и
поцеловать эту прореху, как жестокую рану жестокой судьбы на
теле непрочного человеческого счастья. С каким чувством
умиления она своими руками зашила бы эту прореху!
Они вошли в ее спальню, где в уютном уголке был
приготовлен стол с закусками, фруктами, ликером. Она нарочно
устроила это в спальне, чтобы было интимнее и уютнее.
Гость остановился, потирая озябшие руки и оглядывая
комнату.
– Как я отвык от приличной обстановки, от хорошей комнаты
и... от человеческого отношения,– прибавил он тихо и грустно.
Она с волнением ждала, заметит ли он и узнает ли ее
медальон? Обратит ли он внимание на то, что лампа завешена
так же, как тогда?
Болховитинов, еще раз оглянул комнату, потом посмотрел на
Лизу, как бы не решаясь что-то спросить, и вдруг увидел на ее
шее знакомый медальон.
– Милые тени минувшего...– сказал он, горько
усмехнувшись.
– Но они в настоящем...– заметила, покраснев, Лиза.
Они сели в темный уголок на диванчик у круглого столика.
Лиза положила на плюшевую
открытую руку. При ярком свете из-под абажура эта рука с
особенно нежной и белой кожей с внутренней стороны сгиба
была женственно красива, она знала это. И он знал и помнил эту
руку: впервые их сближение началось с того, что он погладил ее
руку, так же, как теперь, лежавшую на столе, когда они сидели в
гостиной у него в доме, в стороне от всех.
Это было пятнадцать лет тому назад.
Но теперь – имеет ли он право погладить ее как свою
близкую? Очевидно, да, раз рука лежит точно так же, как тогда.
Но он, помня о своем положении, как бы не хотел
пользоваться правами минувшего, ему хотелось показать ей, что
он представляет собой теперь.
– Да, милый друг, если вы позволите мне называть вас так,–
сказал Болховитинов,– жизнь жестока. Вот перед вами сидит
бывший богач, беззаботный человек, который в жизни не знал
ни работы, ни нужды. Теперь этот человек – нищий.
403
Но те мысли, которые жили во мне тогда, часто
поддерживают меня и теперь. Та нетленная сущность, которая
живет в каждом человеке, роднит меня со всеми гениями и
помогает иногда мысленно подняться высоко, высоко над
жизнью и сверху видеть эту людскую жизнь.
И когда я оттуда вижу свое бедное тело, облаченное в рваное,
холодное пальто, я с примиренной грустью смотрю на себя и
думаю о том, что это неудобство терпит очень ничтожная часть
моего существа, что другая часть подчинена более широким,
прочным и неизменным законам, чем законы какого-то
государства, находящегося там, внизу.
И это очень помогает в моей теперешней жизни.
– Расскажите же, ради бога, как вы теперь живете,– сказала
Лиза.
Он рассказал о том, что у них отняли все дома,
драгоценности, что он с начала революции безработный и его
никуда не берут. У него на руках больная мать и сестра, которая
кормит их тем, что ходит по домам шить и стирать, а он
надеется торговать папиросами на улице.
– О, как это ужасно,– сказала Лиза.
– Уцелевшие драгоценности все уже проданы, а шубы
заложены в ломбарде и того и гляди пропадут из-за неуплаты
процентов.
Лиза сидела и слушала эту горькую повесть, от которой у нее
слезы навертывались на глаза.
– Ну, а знакомые? Ведь сколько у вас людей пило и ело когда-
то... Что же они?
– Теперь у нас нет знакомых. Они были только тогда, когда