Избранные произведения

Романов Пантелеймон Сергеевич

то: нигде такой земли не найдешь. Что ни посади, все вырастет.

Захочешь дыни – дыни будут расти, винограду – и виноград

попрет.

– А у тебя и дыни есть?

– Нет, только огурцы да капуста пока, а если б захотеть!..

Стоит только рукой шевельнуть!

Дома уже был готов обед. Ели здесь еще больше, чем у

Николая. Сыновья ели молча, а отец говорил, не переставая:

– В три часа выехали нынче. Заря была – чудо! Поедем,

Андрей,

как-нибудь с нами. Катя и то ездит, она – молодец!

Катя улыбалась.

– Я люблю это,– если бы только меня зубы не мучили.

– Разве мучают? – спросил Андрей Христофорович.

– Зубы и зубы! – сказал Авенир, махнув рукой.– Мы все от

них на стену лезем. Ешь, пожалуйста, капусту, Андрей. Это,

брат, удивительно полезная вещь. У меня, брат, система, чтобы

все было по-настоящему, то есть по-простому. Вот Николай в

неметчину ударился, воды какие-то пьет. Видал?

Только под конец обеда заметили, что Петра за столом нет, да

и тетка Варвара исчезла куда-то.

– А где же Петр? – спросил Авенир.

– Он закупался. Его бабушка рассолом поит,– сказал Павел,

наливая себе вторую тарелку окрошки.

– Редкий человек тетка Варвара,– сказал Авенир,– без нее

было бы плохо.

– А что он чувствует? – спросил Андрей Христофорович.

– Да его мутит,– сказал Павел,– как до дома дошел, так и

начало мутить.

– Ну, иди теперь отдыхай. Тебе никто не помешает. У нас в

этом отношении...

И, проводив брата до его комнаты, Авенир исчез.

Андрей Христофорович постоял, вынул часы, положил их на

стол, потом поискал чего-нибудь почитать, но ничего не нашел.

47

Минут через пять дверь приотворилась, и в нее просунулась

голова Авенира.

– Андрей, ты не спишь? – спросил он шепотом.

– Нет еще.

– Ну, давай поговорим.

– Как бы не забыть,– сказал Андрей Христофорович,– мне

нужно в город послать. Это можно?

– Сколько угодно, Павел живо скатает. И ты, пожалуйста, не

стесняйся, как что нужно – говори. Я очень рад.

– Ну, отправь, пожалуйста, вот это сегодня же. Перед

вечером Авенир повел брата на курган показать красивый вид.

– Пойдем, пойдем. Вот вы там все по Швейцариям ездите, а

своего родного не замечаете.

– Что же, в город поехали?

– Ах, братец ты мой! Из ума вон! Где Павел? – спросил

Авенир, оглянувшись на сыновей, которые молча следовали за

ними.

– Он от живота катается,– сказал Николай.

По дороге на курган Авенир вспомнил, что он когда-то был

большим любителем театра

– Я, брат, всем

интересуюсь. Ты небось думаешь, что мы

живем тут в глуши и ни бельмеса не смыслим. Ну, кто теперь в

Малом играет?

– Садовская – бытовых комических старух,– сказал

профессор.

– Бытовых комических,– повторил Авенир,– так, знаю

теперь.

– Ермолова – драматическая.

– Драматическая? Так.

– Ну, Рыбаков играет стариков, конечно.

– Суриков... А Чацкого кто играет?

– Чацкого недавно играл Яковлев.

– Ну, довольно, а то перезабуду. Вот и курган. Закат-то

отсюда как виден. Вот картина! А то ваши художники что-то,

говорят, завираться стали. Становись сюда, отсюда виднее,–

говорил Авенир, втаскивая брата за рукав к себе, так что тот от

неожиданности едва не упал.

– Оглянись кругом, какова высота. Что, брат!.. На реку-то

глянь, на реку! Ручейком отсюда кажется. Вот отсюда бы читать

стихи. Вот стать бы сюда, а слушатели там, где река. Все эти

актеры ваши – дрянь. Нужно что-нибудь могущественное.

48

Простор-то какой. Куда ж они к черту годятся.– Потом,

помолчав, добавил: – Да, лучше наших мест все-таки нигде не

найдешь. Один простор чего стоит.

– Ну, милый, одним простором не проживешь. Нужна работа.

– Да над чем работать-то?

– Как над чем?! Теперь и ты спрашиваешь, над чем работать?

Так я тебе скажу, что, помимо всего прочего, нам нужно

работать над тем, чтобы выработать в себе потребность знания и

деятельности. Это – первая ступень.

– Ну, от добра добра не ищут, как говаривал Катин дедушка,–

сказал Авенир.

– Я пол-Европы объехал, и никто даже не спросил меня ни

разу, как и что там. А все отчего? – От самоуверенной косности.

Ты не обижайся на меня, но мне хотелось наконец высказаться.

– Ну, за что обижаться, бог с тобой! – горячо сказал Авенир.

– Ты живешь тут и ничего не видишь, не видишь никаких

людей, никакой другой жизни и заранее ее отрицаешь. Все эти

две недели мы только и делаем, что говорим и все

ниспровергаем, а между тем я не могу добиться пустяка:

послать в город.

– Завтра пошлем, Андрей, ей-богу, пошлем. Это вот некстати

у Павла живот заболел.

– Дело не в том, что ты завтра пошлешь, я говорю сейчас

вообще... Но самое главное, что у вас нет ни малейшею

стремления к улучшению жизни, к отысканию других форм ее.

И все это от страшной самоуверенности. Вы не верите ни