Избранные произведения
Шрифт:
Советская власть стремилась в кратчайшие сроки преодолеть разруху,
отсталость страны, когда классовая рознь, расслоение общества
оставались еще очевидной реальностью, появление повести «Детство»
представлялось каким-то анахронизмом. А. Малышкин в это время
выпускает «Падение Дайра», Д. Фурманов – «Чапаева», А.
Серафимович – «Железный поток», произведения новаторские, где
воплощены новые принципы типизации, показано крупным планом
движение масс,
гражданской войны. Тогда же появляются «Голый год» Б. Пильняка,
произведения Б. Лавренева, Л. Сейфуллиной, Ю. Слезкина, многих
других писателей, обращенные к только что отгремевшим боям
гражданской войны и к уже наступившим мирным дням
социалистического строительства.
От повести «Детство» ничего этого и нельзя было ожидать. Она
написана в традициях русского критического реализма XIX века. Но
дальнейшим своим творчеством Романов показал, что, оставаясь в
рамках классического реализма, можно передать динамику новой
эпохи, ее проблемы, отобразить новые исторические реалии, раскрыть
корни прошлого в настоящем.
* * *
Рассказы П. Романова – самый яркий тому довод. Они стали
появляться в печати с 1918 года.
Н. Н. Фатов, первым из литературоведов попытавшийся
рассмотреть все творчество Романова, в большой статье «Пантелеймон
Романов» назвал его писателем первой величины.
«По манере письма,– отмечал Фатов,– П. Романов примыкает к
великим писателям прошлого, прежде всего к Гоголю, Гончарову, Л.
Толстому и Чехову» 15.
Чувствуя, что подобная оценка вызовет отрицательную реакцию (и
она не заставила себя ждать), Фатов тут же высказал следующее
положение, которое оказалось пророческим: «Многим такое
утверждение, быть может, покажется чересчур смелым, но стоит только
представить себе, каким богатейшим художественно-бытовым
материалом будет через 50–100 лет то, что уже написано П.
Романовым, чтобы не испугаться такого утверждения» 16. Фатов имел в
виду в первую очередь рассказы, которых к середине 20-х годов было
написано и опубликовано уже более сотни. Этому жанру он остался
верен до последних своих дней. Они составляли пеструю, живую,
подвижную, широкую картину эпохи. Романов писал вроде бы не о
15 Прибой. Альманах первый. Л., 1925, с. 271.
16 Там же.
12
существенном, а о частном, мелком, находящемся вне главных,
определяющих проблем современности. Он сам полагал, что писатель,
как и всякий художник, должен найти именно сущностное, постоянное
в быстропроходящем и воплотить
произведение передаст эпоху и будет понятно не только
современникам, но и будущим поколениям: «Нельзя брать предметом
творчества факт действительности, списывать с натуры даже тогда,
когда этот факт значителен. Нужно посмотреть, какое явление под этим
фактом кроется, и создать другой свой факт, который происходил бы из
того же явления, что и факт действительности» 17.
Но тогда как же понять то обилие его сатирических рассказов, в
которых высмеивается апатия и бездеятельность русских мужиков, их
лень и корыстолюбие, жадность и завистливость и много других
непривлекательных черт? Неужели эти нерешительно переминающиеся
с ноги на ногу, покорно склоняющие перед судьбой головы, неужели
эти мужики могли свершить величайшую революцию и созидать новое
общество? – вопрошали критики, намереваясь этим вопросом разом
уничтожить писателя Романова (именно такими приемами широко
пользовался один из наиболее беспощадных «уничижителей» Романова
критик А. Прозоров). Им можно ответить: да, и эти мужики,– вместе с
другими, у которых сознание было выше и энергии было больше.
Отечественная литература наша полнится произведениями,
насыщенными критическими оценками русского характера. Достаточно
вспомнить Грибоедова, Гоголя, Гончарова, Салтыкова-Щедрина,
Лескова. Да вот даже у В. Даля в его очерке «Русак», в целом
воспевающем ум и сметливость русского народа, мы встречаем
следующий пассаж, который отнюдь не идеализирует русского мужика:
«Смышленостью и находчивостью неоспоримо может похвалиться
народ наш... но вообще, по косности своей, он даже не любит
собственно для себя улучшений и нововведений подражательных; и это
особенно относится до домашнего его быта и хозяйства. Зато он крайне
понятлив и переимчив, если дело пойдет по промышленной и
ремесленной части; но здесь четыре сваи, на которых стоит русский
человек, – авось, небось, ничего и как-нибудь, – эти четыре сваи на
плавучем материке оказываются слишком ненадежными; жаль, что они
увязли глубоко и что их нельзя заменить другими» 18.
А Лесков отмечал, что в благородном свободомыслии «у русских
людей не бывает недостатка, пока они не видят необходимости
согласовать свои слова с делом» 19.
И Романов, который искал во всех явлениях наиболее существенные
и постоянные свойства, волей-неволей находил и в русском характере