Изгнанник Ардена
Шрифт:
Тристан долго не спал, прокручивая в голове события прошедшего дня. В груди клокотал гнев каждый раз, когда он вспоминал, как Фарад швырнул Адалину на кровать, а потом набросился на нее, словно голодный пес на кость. Тристан чудом сдержался, чтобы не снести ему голову в тот же момент. Если бы все зашло дальше прелюдии, он убил бы его не мешкая, наплевав на последствия. И хотя ничего не произошло и этот плешивый козел вовремя уснул, Тристан ненавидел себя за то, что подверг Адалину такой опасности.
Будто он никогда раньше не использовал людей в своих собственных целях.
Будто
Нет. Он проделывал это сотни раз и никогда не страдал угрызениями совести. Единственные люди, о чьих чувствах он переживал, – это его близкие. Его семья. Поэтому страх и волнение за Адалину только злили и тревожили его. А когда она пришла к нему сама, такая гордая и прекрасная в гневе, в его душе поднялась буря, и он пал под ее натиском. Страстные объятия, жадные поцелуи, разгоряченные тела, томные вздохи и громкие стоны. Он даже самому себе не хотел признаваться, почему не спал с другими женщинами с тех самых пор, как помог Адалине сбежать из Изумрудного дворца. Хотя ответ лежал на поверхности. Он желал лишь ее.
Когда Адалина призналась, что все еще невинна, внутри него словно что-то надломилось. Несмотря на ее смелые выходки и показную вульгарность, Тристан догадывался, что у нее не было мужчин. И тем не менее это не мешало ему делать откровенные намеки, касаться ее так, будто они были любовниками долгие годы, желать близости с ней и открыто проявлять чувства. Однако в тот момент, когда она сама рассказала ему об этом, он засомневался. Имел ли он право стать ее первым, запятнать ее чистоту своей порочностью? Сомнения чуть не остудили его пыл, но, глядя в глаза, полные решимости и желания, чувствуя ее ладони, крепко сжимающие его плечи, Тристан вновь уступил ей. Видел в ее взгляде, считывал в ее поцелуях и объятиях: она – его, она – для него.
С этими мыслями он уснул. Его сон был спокойным и крепким, но умиротворение внезапно сменилось тревогой, и он проснулся среди ночи.
Осмотревшись по сторонам, Тристан обнаружил, что его кровать пуста. В сердце неприятно кольнуло. Адалина ушла. Но примятая подушка все еще хранила ее аромат.
– Чтоб тебя, клятая заноза, – выругался он себе под нос, чувствуя, как к горлу поднимаются досада и разочарование.
Ему бы радоваться, что эта демонесса не строила никаких надежд на их совместное будущее и ушла сама, но Тристан порывисто вскочил с кровати. Надел штаны и уже собирался отправиться в ее покои, сам до конца не понимая зачем, как вдруг заметил на полу женскую сорочку. Там же лежал ее халат. Неужели она пошла к себе голышом?
Не успел Тристан обдумать эту мысль, как услышал доносящуюся из конца коридора мелодию.
Он знал, что на этом этаже находится музыкальная комната. Знал, что там стоит пианино, хотя Кристин редко играла на нем, предпочитая скрипку. Знал, но никогда туда не заходил и тем более не играл. Он уже и забыл, когда в последний раз его пальцы касались клавиш. Забыл это трепетное чувство, когда писал музыку, вкладывая в нее все то, что таилось в душе и что он не мог передать словами.
Тристан вышел в коридор, и звуки пианино
Он узнал мелодию. До боли знакомую и дробящую сердце в мелкую крошку. Ноты этой композиции знал лишь один человек. Та, что забрала его сердце с собой в могилу. Та, что забрала его способность творить музыку.
В полном смятении он дошел до комнаты и медленно отворил дверь, одновременно желая и боясь увидеть музыканта. Внутри царил полумрак, и единственным источником света служила одинокая свеча, догоравшая на крышке пианино. Музыка эхом разносилась по просторной комнате, и легкий ветерок, подхватывая стройные ноты, уносил их в сумрак ночи через распахнутые настежь окна.
Тристан не видел лица музыканта, но узнал его по прямой осанке.
Перед пианино сидела Адалина, завернутая в тонкую белую простынь, оголявшую плечи. Ее распущенные волосы прикрывали лицо, а тонкие длинные пальцы порхали по клавишам. Она даже не услышала скрип двери и шаги, потому что, когда Тристан заговорил, она резко вздрогнула, и музыка оборвалась на высокой жалобной ноте.
– Откуда ты знаешь эту композицию? – спросил он, медленно приблизившись к пианино.
В этот момент Адалина выглядела такой хрупкой и беззащитной, что Тристан не мог злиться на нее за то, что, сыграв его музыку, она без спроса вторглась в его душу.
– Я задал вопрос.
Он сел на скамейку рядом и, резко подняв ее, усадил к себе на колени. Она забегала глазами по комнате, лишь бы не смотреть на него.
– Почему не спишь? – спросила она.
– Услышал, как ты играешь мою музыку. Откуда ты ее знаешь?
Тут Тристана осенило. Эту композицию он написал в Изумрудном дворце, когда приезжал на свадьбу Стефана. Он вспомнил, как играл ее и как в комнату ворвался маленький ураган по имени Адалина.
Наконец она встретилась с ним взглядом и, казалось, поняла, что он обо всем догадался.
– Ты что, подслушивала?
Адалина тяжело сглотнула и, опустив голову, пожала плечами.
– За неделю до свадьбы Стефана я случайно проходила мимо твоих покоев и услышала музыку. – Ее голос звучал неуверенно, будто она признавалась в страшном преступлении. – Она так зацепила меня, что я забыла, куда и зачем шла. Так и стояла посреди коридора. Только когда мелодия оборвалась, я заметила, что по щекам катятся слезы. Это было самое прекрасное, что я когда-либо слышала. – Адалина грустно улыбнулась и осторожно провела пальцем по черной клавише. – Каждый вечер я приходила к твоим покоям и, пока ты играл, записывала ноты на слух. Но до конца записать мне так и не удалось.
– Когда ты подошла ко мне на свадьбе, чтобы пригласить на танец, ты уже знала, что тот горе-музыкант – я?
Адалина смущенно кивнула.
Тристан не мог разобраться в собственных чувствах. Злило ли его то, что она посмела подслушивать и записывать музыку, которую он писал для другой, или же роднило с ней еще сильнее?
– Да, знала. Но после свадьбы перестала ходить к тебе.
– Почему?
Адалина помрачнела.
– Помнишь, я попросила тебя помочь моей сестре, когда ее избивал муж?