Измена. Первая любовь предателя
Шрифт:
— Олесь, ты уснула? — Максим толкает в бок свою сестру, и та открывает глаза.
— Нет, — сонно отвечает. — Я не сплю.
— Приехали, — сообщает Максим.
Дети многозначительно переглядываются. Кивают друг другу. Олеся приподнимает бровь, и Максим морщится в ответ на ее жест. Дочь пожимает плечами, а ее брат отрицательно качает головой.
— Что за телепатические разговоры? — недоумевающе спрашиваю я.
— Не важно, — хитро отвечает Олеся.
— Тебе не понять, мам, — присоединяется Максим.
—
— Ой, все, — дочка закатывает глаза и хватается за ручку двери.
В салон машины проникает морозная свежесть. Загородный воздух прямо голову кружит.
Дети резво вытаскивают чемоданы из багажника.
— Бабушка нам рада будет, — щебечет Олеся.
— Не знаю, как тебе. А вот мне бабушка точно обрадуется.
— Пфф, Максим! Ну у тебя и самомнение! Размером со слона!
— Отвали, — бурчит в ответ.
Едва различимо растягиваю губы в подобие улыбки. Кажется, детям легко дается переезд от папы. Они больше не выглядят злыми и колючими монстриками. Вполне себе приличные подростки.
А вот я… я очень устала. Хочется есть и спать. И чтобы побыстрее забылось, отболело, отпустило.
Восемнадцать лет из жизни ластиком не сотрешь. И общие воспоминания с красавцем — мужем пальцем не раздавишь.
— Мам, ты идешь? — Олеся стучит по стеклу костяшками пальцев.
Открываю дверь и выхожу из машины. Нога все еще болит. Я вообще удивляюсь, как я смогла доехать с детьми до дома Аграфены Григорьевны и не повырывать себе волосы на голове от ноющей боли.
Максим тащит наши чемоданы к шикарному коттеджу бабушки, Олеся быстрой и легкой походкой идет за ним. А я ковыляю, как подстреленная.
— Внуки? — удивленно всплескивает руками Аграфена Григорьевна.
— Привет, ба! — Олеська от восторга аж взвизгивает.
— Неожиданно. Внуки, да еще и с чемоданами.
На подтянутом лице моей свекрови все же проявляются темные тени морщин. Ее взгляд мрачнеет, а улыбка пропадает с лица.
Я смотрю ей прямо в глаза, а сердце раскаленным шаром мечется в груди. Кажется, что Аграфена Григорьевна все без слов понимает.
Она кивает мне.
Просто кивает.
— Ну чтож, я всегда рада внукам, — проходит вглубь кухни с шикарным интерьером в молочно-голубых оттенках. — Извините, пирогов не напекла. Сами знаете, что стряпание — это не мое.
— Ничего, ба. Если захотим пирогов, нам Максим их напечет! — весело звенит Олеська.
— Да блин, почему опять я?
Мой сын оставляет чемоданы у порога, резко стягивает куртку и снимает кроссовки. Они разлетаются в разные стороны вместе с ошметками грязного снега.
Строго смотрю на Максима.
Он недовольно цокает языком, но обувь все равно поправляет, ставит на обувницу.
Я снимаю куртку и иду на кухню.
—
В ее доме пахнет чистотой и свежестью, будто только что была проведена генеральная уборка. Вероятнее всего, к свекрови с утра приезжал клининг.
— Я буду кофе, — готовит Олеся.
— Я тоже.
— А я ничего не буду, — неживым голосом говорю я.
Аграфена Григорьевна хмурится. Осматривает меня от макушки до пят придирчивым взглядом.
— Можешь занять гостиную на втором этаже, Даш. Там чистое постельное белье. Полотенца в полке в шкафу. Ну, разберешься.
— Я с вами посижу, — отвечаю свекрови и касаюсь спинки мягкого стула.
Ножки скрипят по плитке, когда выдвигаю стул из под стола.
Глаза щиплет от подступающих слез. Хочется обнять Аграфену Григорьевну, прижаться к ней и пожаловаться на Рому. Выплеснуть все скопившиеся эмоции и чувства. Услышать слова поддержки от женщины, которая уже была в такой ситуации. Может, она хоть как-то облегчит мое состояние. Даст мудрый совет. Разделит со мной мою боль.
Но не при детях.
Олеся и Максим сейчас выглядят так, словно ничего не произошло. И я не хочу нарушать их психологическое состояние своей женской тревогой и болью. Я точно знаю, что мои дети переживают, хоть и не показывают это сейчас. А если я скачусь в истерику, то и они вслед за мной не удержатся.
— Как добрались? — интересуется у внуков.
— Олеська спала всю дорогу! — прыскает Максим.
— А вот и не правда! Я не спала, я притворялась!
— Ну да, — хмыкает Аграфена Григорьевна. — Женщинам часто приходится притворяться.
Ее мрачный взгляд мажет по мне.
Чашки душистого кофе оказываются на столе. Как и тарталетки с творожным сыром и икрой. Дети тут же набрасываются на еду, словно их неделю не кормили.
Я беру тарталетку в руки и откусываю небольшой кусочек. В животе неприятно урчит.
Кошусь на детей. Странно, что они сами до сих пор не начали жаловаться на своего отца, который жестоко меня предал.
Не только меня. И их тоже. Всю нашу семью.
— Ладно, мы с Максимом пойдем на второй этаж. Чемоданы разберем. Чем-нибудь займемся. Да? — Олеся вскидывает бровь, глядя на брата.
— Да, — отвечает сухо и закидывает в рот тарталетку.
Я поджимаю губы. Нужно с чего-то начать разговор.
— Вы с Ромой поругались, — констатирует факт Аграфена Григорьевна, когда мы с ней остаемся наедине.
— Да. Я… Я… — облизываю пересохшие губы. — Я разбила салатницу, которую ты нам дарила.
— Салатницу?
— Да, фарфоровую салатницу, — опускаю взгляд и переплетаю напряженные пальцы под столом. — И твой сын мне изменил.
Глава 12