Измена. Первая любовь предателя
Шрифт:
Мне просто хочется, чтобы он ушел.
— Мам?
Я резко поворачиваю голову на голос дочери. Олеся с удивленными глазами застыла на входе в кухню. Осматривает осколки, разбросанные по полу.
— О, бабушкина салатница, — со смешком выдает моя девочка и поднимает взгляд на отца.
Рома не бледнеет. И не краснеет. Его лицо словно каменное. А вот Олеся и краснеет, и бледнеет, и часто моргает, словно старается разогнать слезы.
— Ну давай, — тихо говорит Рома, смотря на дочь. — Спроси, что у нас
— А что тут спрашивать? — Олеся пожимает плечами.
Я замечаю, что у дочери дрожит нижняя губа.
— Я все слышала, папа, — выдает Олеська.
У меня холодеет между лопаток и темнеет в глазах. Лучше ведь горькая правда, чем сладкая ложь, да? Наши дети должны были узнать, что Рома переспал с другой женщиной.
Но я думала, что сама им об этом скажу. Позже, а не сейчас, когда внутри все клокочет от злости, горечи и утраты.
А может и к лучшему, что дочка так все узнала. Мне не придется подбирать слова и сглаживать углы.
— Как ты мог, пап? — шепчет дрожащим голоском моя Олеся. — Изменить маме… нашей маме…
Я боюсь открывать глаза. Не хочу видеть безэмоциональную рожу мужа, который будто и не раскаивается в случившемся. Он не признает своей вины.
Говорят, что в измене всегда виноваты двое. И если муж загулял, значит, жена была какой-то не такой. Плохо старалась в постели, располнела, перестала за собой следить или еще сто причин.
Но я хорошо выгляжу. Наоборот, даже как-то расцвела с возрастом. Когда у меня появился свой бизнес, я стала большое внимание уделять своей внешности.
И наши отношения с Ромой не переставали быть теплыми, искренними и страстными. Я не ханжа. И я могу устроить мужу эротический сюрприз с красивым новеньким бельем, или попросить его по пути домой свернуть с трассы, чтобы заняться любовью прямо в машине.
Моей вины в его измене нет. Просто Рома обнаглел в конец. Вот и все.
— Что теперь? — со страхом спрашивает Олеся. — Ты уйдешь от мамы к своей шлюхе?
Глава 7
— Я никуда не уйду, — с какой-то угрозой в голосе прорыкивает Рома.
— Тогда уйду я, — Олеся складывает руки под грудью. — Мам, собирай вещи! Ты тоже уйдешь!
На лице дочери красные пятна, как от аллергии. А у меня перехватывает дыхание — я уезжать из дома не хочу. Это Рома должен уехать, а не я. Пусть катится к этой Насте или к своей матери.
— Олеся, иди к себе в комнату, мы с мамой еще не договорили, — равнодушным тоном произносит Рома.
— Нас ждет развод и раздел имущества. В понедельник я доеду до суда и найму нам адвоката. А сейчас… сейчас нам нечего обсуждать, Рома, — устало вздыхаю я. — Я прошу тебя освободить дом.
Рома сильно стискивает челюсти, по его скуле под кожей перекатывается желвака. Злится, но старается держать себя в руках.
А я просто
— Олеся, иди к себе, — грозно приказывает Роман, смотря мне в глаза.
— Не пойду! — вскрикивает дочь в приступе подкатывающей истерики.
Мне нужно ее успокоить.
— Олеся, нам с мамой надо договорить.
Я прикрываю веки и шумно выдыхаю через нос. Рома сейчас меня утомляет.
— Все вопросы будем решать через суд, — сквозь зубы говорю я и отхожу от столешницы.
Сильная рука Ромы хватает мое запястье. Его пальцы до боли впиваются мне в кожу. Обжигают.
— Оставь меня! — одергиваю руку. — Ты уже достаточно низко упал в моих глазах.
— Упал в твоих глазах? — Роман прищуривается и зловеще хмыкает. — Вот значит как… После восемнадцати совместных лет, Даша, ты видишь во мне урода и выставляешь меня уродом в глазах дочери?
— Потому что такой и есть! Урод! — гневно шипит Олеся. — Променять нас на какую-то тетку, пап? Правда? А как же твои слова, что за семью нужно держаться, а? Что мама твоя самая любимая девочка?
Рома с шумом втягивает воздух, крылья носа раздуваются. Он теряет контроль над ситуацией. Теряет контроль над своей семьей. Надо мной и детьми.
— Я вас не промениваю. Я против развода! — скалится Рома.
Его увесистый кулак гулко стучит по столешнице, отчего я даже вздрагиваю.
— Думаешь, мама тебя простит? Глазки закроет, да? Дурой прикинется? — в глазах нашей дочери блестят слезы. — Какой же ты лицемерный подонок…
— Олеся… — почти шепчет Рома, задыхаясь от гнева. — Ненавижу тебя! — верещит дочь.
По ее щекам текут слезы, она сильно морщится. Я перевожу на Рому взгляд, полный отчаянного гнева и брезгливой отрешенности.
Посмотри, до чего ты довел нашу дочь, предатель!
— Милая, — я иду к своей малышке, обходя осколки посуды.
Моя душа сейчас тоже разбита, как эта чертова салатница. А сердце острым ножом изрезано на мелкие кусочки. Но я нахожу в себе силы, чтобы обхватить плечи истерично рыдающей дочери своими руками.
— Олеся…
— Отвали, мам! Пошла ты в жопу!
Ее слова, как крутой кипяток, заставляют меня вздрогнуть и прикусить язык. Сердце подскакивает в горло и болезненным комом перекрывает мне доступ кислорода.
Я не виновата перед детьми. И я не заслуживаю сейчас натыкаться на колючую обиду дочери. Меня предали. И я тоже хочу от Олеси поддержки.
Но это во мне черной гадюкой шипит своя собственная боль. Как оскорбленная преданная женщина я имела право показать себя слабой и неразумной истеричкой, бьющей посуду и жаждущей треснуть мужа изменника по лицу его любимой кружкой. Но как мама я обязана взять ситуацию под свой контроль, успокоить детей и быть рассудительной.