Изменяя прошлое

Журавлев Игорь

Нечай сразу согласился со мной, а что ему терять? Сурок посмотрел задумчиво, уверен, уж он-то попыток изменить свою судьбу ни за что не оставит, очень ему не хочется в тюрьме сидеть. Ему, в отличие от нас с Нечаем, есть что терять. Ну и пусть, жалко, что ли, главное, чтобы мне не мешал. А будет мешать…, ну что же, есть способы отучить его действовать мне на нервы. Здесь у нас не детский сад, чтобы сопли за каждым подтирать, здесь принцип другой: не мешай мне, и я не буду мешать тебе.

— Ну что, — подмигнул я Сурку, — тогда я первый?

И достал из кармана драгоценный смартфон.

***

Сурок хмуро смотрел, как Пастор набирает координаты для своего очередного нырка в прошлое (научил на свою

голову, а куда было деваться?), и усиленно размышлял о том, что ему делать. Похоже, эти два кента полностью плюнули на попытки изменить свою судьбу, и теперь намерены сосредоточиться исключительно на развлечениях: нырять в прошлое для того, чтобы получить там то, что когда-то у них не получилось.

Нет, он больше не жалел о том, что посвятил в свои проблемы Пастора и дал ему доступ к прибору, пусть себе развлекается. Может быть, так даже и лучше, не будут мешать ему. Сейчас, главное в другом: в том, что время уходит, заниматься наукой, что составляло смысл его жизни, возможности у него нет, а пытаться что-то изменить, похоже, придется в порядке очереди. Он сомневался, что Пастор, а тем более еще менее адекватный Нечай уступят ему прибор, когда у них появилась такая возможность. То есть, он будет доставаться ему, хорошо еще, если раз в три дня, а там они, может, войдут во вкус и тогда вообще перестанут из прошлого вылезать, наплевав на его желания, с них станется. Нечай не обманывался, он для этих двух старых урок человек левый, не их круга, а, как здесь говорят: кинуть лоха сам бог велел! Пока он им, особенно Пастору, Нечай при видимом равноправии, все же на вторых ролях, нужен, они его терпят и даже приблизили. Но он уже знал, что Пастор человек жесткий, если не сказать — жестокий, если ему покажется правильным, он через него перешагнет и даже не обернется.

Значит, что? Значит, надо придумать, как сделать так, чтобы прибор могли использовать сразу двое, и Николай уже знал, как это можно сделать. Это совсем несложно, правда, есть одно но: если в прошлое нырнут сразу две матрицы, да еще с разными координатами, то и время пребывания в прошлом для каждого сократится. Можно даже сделать и для трех, сократив пребывание каждой матрицы часов до восьми, подумал он, но тут же отверг эту мысль. Нет, тут понадобятся другие мощности, например, более навороченный и продвинутый смартфон, и новый чип для записи программы. Кстати, надо этот вариант обсудить с Пастором.

Он уже открыл было рот, но подняв голову, увидел, что тот уже отъехал и подумал, что стоит отложить разговор до его возвращения. Теоретически, можно и сейчас говорить, он почти весь здесь, вполне себе адекватный, лишь немного заторможенный, да и то, если знать, на что обращать внимание, но, решил Николай, он еще все как следует обдумает. И в первую очередь, как ему все же изменить свою судьбу так, чтобы не попасть в тюрьму. Что бы там себе ни решили эти два старых зека, он своих попыток не оставит.

В принципе, он давно знал, как это сделать, можно даже сейчас из тюрьмы выйти, но лучше сделать так, чтобы не попадать. Всего-то надо обратиться к начальству куратора, все рассказать, продемонстрировать возможности прибора, и Сурок был уверен, они все уладят.

Его останавливало сейчас и тогда только одно: он боялся, его так засекретят, что не только на симпозиум международный не выехать будет, но и по стране свободно передвигаться станет проблематично. Это коснется, кстати, и сестры, она тоже секретоноситель высшей категории. С другой стороны, будет много возможности работать дальше, разве это не главное? Вот этот вопрос Николай Сурков для себя решить никак не мог пока.

И это он еще не знал, что о том же самом думает, и очень этого опасается Пастор…

***Друзья, не будьте жадными на лайки и комменты. Помните, что автор пишет для вас бесплатно. Можно и соточку от щедрот подкинуть, глядишь, воздасться.

Глава 14

1989 год.

Даже

не знаю, почему мне захотелось именно сюда. Точнее, знаю, конечно, но все же выбор был спонтанный. Я тогда, в сентябре 89-го откинулся после своей первой пятеры на взросляке, и сразу попал в другой мир. Вот так вот: посадили в одном мире, а вышел в другом. В 1984 все было еще по-старому, строго по-советски, и ничто не предвещало никаких перемен. После годового всплеска андроповского правления, с его милицейскими рейдами в рабочее время по кинотеатрам и магазинам, новый генсек Черненко, казалось, полностью вернулся в привычный брежневский застой последних лет правления «бровастого». Вступление на престол советской империи нового и сравнительно молодого реформатора, как потом выяснилось, отмеченного обширным пятном на лысеющей голове, я встретил уже за забором. После «парада катафалков», когда чуть не каждый год с помпой хоронили нового дедушку, сменившего предыдущего, всего лишь пятидесятичетырехлетний генеральный секретарь ЦК КПСС казался воплощением молодости и энергичности.

Нет, конечно, по телевизору, что стоял в каждом отряде, мы видели, что-то меняется, прессу тоже читали: Перестройка, Гласность, Ускорение — все эти лозунги нового времени. Но когда вышел и огляделся, то первое время был все же в некотором шоке. Водка, конечно, помогала с ним справиться, но все же!

Зона наша, а если по-ментовски: ИТУ — исправительно-трудовое учреждение (так тогда они официально назывались, потом слово на букву «Т» из названия убрали) усиленного режима, находилась на самой окраине областного центра, практически за городом. Конечная остановка троллейбуса, не помню уже какого маршрута. Встретил меня тогда мой близкий кент по первому сроку — Сеня, откинувшийся на полгода раньше. Встретил, как положено: ресторан, девочки. Вот только не рассчитал я тогда с дозой спиртного, стал выступать не по делу, права качать, чуть в ментовку в первый же день не загремел, а девчонки сбежали. М-да, не так я себе свой первый день на свободе представлял.

Наутро проснулись у Сени дома, сгоняли в мой родной райцентр (всего-то шестьдесят километров), где я переоделся, взял у родичей денег еще, и назад — догуливать. Матери, конечно, сказал, что на работу устраиваться поехал, ага, как же! Вряд ли она мне поверила, как и отец, но что с меня взять? Даже в ментовку не стал заходить, хотя по правилам должен был встать на учет еще вчера. Но — перебьются, по опыту уже знал, что ничего они мне не сделают, если на пару-тройку деньков задержусь. Как-то вообще дней через десять только пришел на учет вставать, когда от затяжной пьянки очухался, в которую плавно перетекла встреча, и хоть бы что — побурчали, поугрожали, на том и разошлись. Хотя я тогда с надзором освобождался, в отличие от этого первого раза.

Заехали к еще одному кенту по зоне — Гоше, продолжили пьянку, а к вечеру в затуманенных алкоголем мозгах созрела гениальная идея: а не махнуть ли нам в Москву? Деньги были, поехали на вокзал, все же до столицы двести км, Гоша кричал, что есть место, где можно остановиться в Москве, и там всё путем будет. Сеня, правда, по пути до вокзала немного протрезвел и от нас отвалился под каким-то благовидным предлогом, а мы с Гошей ранним утром проснулись в пустом вагоне. В окно глянули — столица, мать её.

Конечно, с похмелюги идея приехать сюда уже не показалась нам такой привлекательной, но куда деваться? Я мрачно спросил у Гоши, точно ли есть где остановиться здесь так, чтобы нас нормально приняли? Он, не менее хмурый, все же заверил, что примут, накормят и спать уложат. При дальнейшем расспросе выяснилось, что остановиться он планировал у жены одного своего кента по зоне — Лазаря, которого я хоть и знал шапочно, но в близких с ним никогда не был.

В общем, выбрались мы из вагона, пришли на вокзал, взяли похмелиться, а как похмелились, мир сразу заиграл новыми яркими красками. И самоуверенность вернулась несмотря на то, что в кармане, кроме справки об освобождении, других документов не имелось.