Изящная комбинация
Шрифт:
— Качество продукции систематически занижалось, — писал он ровным почерком в протоколе, поминутно протирая запотевшую шею. — Испытания проводились формально, акты подписывались заранее. Крестовский требовал экономить на всем, особенно на оборонных заказах.
К полуночи в кабинете Рожкова на дубовом столе выросла внушительная стопка протоколов. Он задумчиво перелистывал страницы:
— Смотрите, какая интересная картина складывается. Каждый из них отвечал за свой участок: финансы, производство, снабжение, контроль. Но все нити вели к Крестовскому.
Через несколько дней арестованных руководителей начали вывозить на очные ставки. Бывшие соратники, еще недавно вместе обедавшие в «Праге» и раскланивавшиеся на премьерах в Большом театре, теперь избегали смотреть друг другу в глаза, торопясь дополнить показания новыми подробностями.
Империя Крестовского рушилась, погребая под обломками тех, кто еще вчера считал себя ее несокрушимыми столпами.
В кабинете Сталина в Кремле горела настольная лампа под зеленым абажуром. За окнами январская метель заметала московские улицы. Генеральный секретарь, в неизменном полувоенном кителе, неторопливо прохаживался вдоль книжных шкафов, набивая табаком любимую трубку.
Как будто бы спокойный, но на самом деле то и дело поглядывал на посетителя. О чем думал, невозможно догадаться.
Трилиссер, заместитель председателя ОГПУ, сидевший в кожаном кресле у приставного столика, докладывал, время от времени сверяясь с папкой в коленкоровом переплете:
— Все основные фигуранты дают признательные показания. Крестовский пока держится, но скоро признается, это только вопрос времени.
— Нэ спэшите, — Сталин прервал его характерным жестом трубки. — Процесс должен быть образцовым. Нам нужны не просто признания. Нам нужно показать всю систему вредительства в промышленности.
Он подошел к большой карте СССР на стене:
— Здесь завод Крестовского, здесь его подпольный цех, — трубка указала точки на карте. — А где связи с иностранным капиталом? Где агенты в других отраслях? Копайте глубже, товарищ Трилиссер.
В кабинет бесшумно вошел Поскребышев:
— Иосиф Виссарионович, материалы по делу от товарища Крыленко.
Сталин взял папку, пролистал документы:
— Так, судебная коллегия… Ульрих? Хорошо. Место проведения — предлагают Октябрьский зал Дома Союзов.
Трилиссер торопливо записывал в блокнот.
— Прессу надо готовить заранее, — продолжал Сталин, расхаживая по кабинету. — Пусть товарищ Стецкий лично проконтролирует. Сначала материалы о вредительстве, потом — о связях с иностранными разведками. И обязательно — письма рабочих с требованием сурового наказания.
Он остановился у стола, взял один из протоколов:
— Интересно… Крестовский встречался с представителем «Круппа» в Риге? А кто еще был на этой встрече?
— Выясняем, товарищ Сталин. Есть данные о связях с правыми оппозиционерами.
— Вот! — Сталин поднял палец. — Это важно. Очень важно. Покажите, как вредители пользовались поддержкой правых для срыва индустриализации.
Он
— Процесс должен быть показательным, но без лишнего шума. Самый упор должен быть на качество материалов. Пусть следственная часть ОГПУ лично проверит все протоколы. Никаких неточностей быть не должно.
Взглянув на часы на стене, Сталин продолжил:
— И вот еще что… Пусть пара обвиняемых держится до последнего, отрицает вину. А потом, в конце процесса — полное признание, раскаяние. Так будет убедительнее.
Трилиссер понимающе кивнул.
— Когда начинать? — спросил он, пряча блокнот в карман кителя.
Сталин подошел к окну, всмотрелся в метель за стеклом:
— Через две недели. К тому времени как раз будут готовы все материалы по связям с иностранным капиталом. И, — он повернулся к Трилиссеру, — пусть Крестовский пока посидит в Лубянке. Подумает о своем политическом будущем.
Метель за окном усиливалась. На столе лежали папки с протоколами допросов, первые камни в фундаменте будущего показательного процесса, который должен стать уроком для всех противников индустриализации.
Глава 10
Прорыв
Морозное январское утро выдалось на удивление ясным. Термометр на стене заводской проходной показывал минус восемнадцать. Над трубами мартеновского цеха поднимались белые столбы дыма, окрашенные розовым светом восходящего солнца.
Я быстро шел по заводскому двору, утрамбованному свежевыпавшим снегом. Мимо прогрохотал новенький грузовик с огнеупорным кирпичом для футеровки печей. На борту свежая надпись «Ударный рейс».
Завод уже не узнать. Вместо старых, слегка обветшалых цехов образцовое производство. Мартеновский корпус сверкает свежей белой краской. Над входом новенькая вывеска с гербом СССР, выполненная в стиле конструктивизма.
У здания заводоуправления меня встретил Величковский. Профессор, как всегда подтянутый, в безупречном костюме-тройке от Калишевского, поверх наброшено теплое пальто с каракулевым воротником.
— Леонид Иванович! — он подергал себя за мочку уха. — Спешу обрадовать. У нас проблема с новой партией огнеупоров. Только что выявили при входном контроле.
Ну да, шутник. У нас срок сдачи первой партии заказа через три дня, а он мне подсовывает такие подлянки.
— Пойдем разбираться, — я еле слышно вздохнул.
В лаборатории на длинном дубовом столе лежали образцы кирпича. Новейший микроскоп с массивным латунным тубусом выхватывал тревожные детали структуры.
— Смотрите, — Величковский отрегулировал фокус микрометрическим винтом. — Микротрещины в структуре. При температуре плавки такой кирпич продержится от силы две недели вместо положенных двух месяцев.
Чертовски плохо.
Я склонился над микроскопом. Действительно, в кристаллической структуре шамота виднелись характерные разрывы. Брак не явный, но критический для производства.