К нам осень не придёт

Шелкова Ксения

— Значит, папенька женился на ней, когда узнал… — с трудом выговорила Анна. Отчего-то ей было тяжело даже вздохнуть.

— Да. Барин уж такой человек был — поверил он Катерине, что та всё ради него, а тут ещё и дитё на подходе. Махнул он рукой, обвенчался с нею. Мамка моя слышала, как он друзьям говорил: мол, жизнь его всё равно разбита, жить ему больше незачем — а чтобы ещё две жизни не погубить, так он женится на Кате и чадо своё будет растить. Там и Елена Алексеевна родилась. А вот Катерина Фёдоровна, лишь только настоящей барыней стала, очень к своим ко всем переменилась. Как же, из грязи да в князи! Мамка моя говорила, Алтын Азаматовна такая добрая была, а Катерина всё старалась

доказать, что теперь она — барыня! Ух, и натерпелись они от неё! Никак не угодить было… Ровня вчерашняя ей холопами сделалась.

— Понимаю, — Анна поёжилась, представляя, каково было её отцу жить с этой вечной тоской и виной, да ещё терпеть рядом ненужную, нелюбимую жену. — Спасибо тебе, Любаша, я хоть о маменьке так ничего и не знаю, так хоть про мачеху всё ясно теперь.

— Да! — вспомнила Люба. — У ней же тогда ещё брат младший пропал! Тоже у вашего родителя служил. Вот он, мать говорила, добрый парнишка был и на лицо красивенький…

— У кого брат пропал, у Катерины Фёдоровны? — машинально переспросила Анна, думая о своём. — Куда же он пропал?

— А кто же его знает! Он тогда с вашим папенькой на мельницу ездил, вот ночью, сказывали и пропал в лесу. Это вот аккурат перед тем, как барин княжну свою привёз… А Катерина его всегда жалела, они только вдвоём на свете и остались.

— А как его звали? Он у папеньки лакеем был или кучером?

— Вот чего не знаю, того не знаю! — развела руками Люба. — Мне-то до ихнего брата дела нет, я вам передаю, что мне мать рассказывала. Просто она говорила, что мол, мало Катьке-то одной Алтын Азаматовны, тут ещё и братец ейный пропал — так она после этого на весь свет сердце держит! Считает, что раз её судьбинушка не единожды обидела, так теперь ей все загодя должны!

— Вероятно, многие бы так думали на её месте… Ну и что же этот брат, нашли его? — рассеянно осведомилась Анна.

— Нет, — покачала головой Люба, — так и не нашли. Там какая-то история в лесу вышла: не то заблудились они, не то в болотной пади сгинули. Искал их тогда барин, искал — говорили, никаких следов не обнаружилось.

* * *

Заполучив вожделенное состояние, которым Левашёв распоряжался теперь фактически в одиночку, он не собирался ограничиваться обычными для богатых бездельников занятиями: балами, игрой в карты, выпивкой и разного рода интрижками.

Владимир слишком хорошо помнил, как всё это привело к разорению его семьи и полному упадку рода Левашёвых. Двое дядей сгинули в один год: один упал с лошади, будучи сильно нетрезвым, другой погиб на дуэли из-за какой-то танцовщицы — причём дуэли, по мнению Владимира, в высшей степени глупой и нестоящей. Об обстоятельствах же смерти Левашёва-отца, которого свел в могилу приступ Delirium tremens, а в просторечье белой горячки, ныне знали лишь Левашёв-сын да ещё лакей Денис. Денис же и старался помочь барину, когда тот вообразил, что по его телу бегают полчища тараканов, и, дабы избавиться от них, выбежал из дома и прыгнул в ледяную воду Фонтанки. Дело происходило в ноябре, и когда Владимир прибыл к отцу, тот уже лежал в жару и бредил… Молодой граф до сих пор нервно поёживался при мысли о столь неприглядном конце главы семьи Левашёвых. Притом у отца было столько собутыльников, а уж «дам сердца», пожалуй, ещё больше! И хотя Владимир не боялся, что какая-нибудь из многочисленных симпатий папаши решит распускать язык — в конце концов, отца уж пять лет как нет на свете — для него всё это было хорошим отрицательным примером. Нет, свои низменные страсти надо сдерживать изо всех сил.

Притом Левашёв искренне не понимал, как же можно, будучи умным и родовитым человеком, довольствоваться столько скотской жизнью, которая более чем устраивала его отца и дядей! Когда

дворянин, представитель старинной фамилии, да ещё с деньгами, он может сделать блестящую карьеру, завоевать огромную власть! Владимир не позволял себе витать в облаках, однако когда он представлял себе ныне открывшиеся перспективы, у него дух захватывало! Нет, разумеется, приобретённое состояние — это не всё, далеко не всё. Это — лишь ступенька к неизмеримо большему.

Во-первых, он наконец-то решился окончательно оставить унылую службу, будучи титулярным советником, суть которой заключалась в переписывании бумаг и передаче их для следующего переписывания. Правда Левашёву, как дворянину, было бы легко повыситься в чине в Управлении путей сообщения, однако мелочность и медлительность подобной карьеры всегда была ему противна. А вот, к примеру, дипломатическая карьера — это совсем другое дело! Левашёв осознавал, что не может похвастаться инженерными или математическими знаниями, зато языкам его в детстве обучали усердно — маменька самолично следила за этим. Правда, с её смертью непутёвый родитель махнул рукой на образование единственного сына, и в дальнейшем тому приходилось надеяться лишь на собственную память…

* * *

Анна стояла у мольберта, задумчиво перекладывая с места на место кисти, уголь — всё, что под руку попадётся. С недавнего времени её снова потянуло к живописи, но немного не так, как раньше. Ей уже не было важно, чтобы нарисованные животные и цветы оживали на глазах; в конце концов, если за потерю этого, в общем, не нужного ей дара она расплатилась тем, что перестала каждую весну превращаться в непонятное чудовище — так и пусть его. Зато она больше не жила в страхе.

Однако теперь она рисовала другое — то, что не хотела изображать никогда прежде. С детства ей были неинтересны фигуры и лица людей на полотнах. Лишь один раз она нарисовала девушку рядом с мужчиной, что пытался защитить её от разъярённой толпы — и на её глазах девушка превратилась в чёрного ворона. И Анна не видела лица этой девушки, она вообще не знала, какое у неё должно быть лицо. Не знала, и всё.

Она закрыла глаза, стараясь припомнить ту картину — но откуда-то всплыли новые образы, будто непрошеные воспоминания. Повинуясь им, Анна начала набрасывать новый сюжет: девочка в длинной светлой рубахе, босая, с длинными чёрными кудрями, стоит у края узкой лесной дороги. Рядом с нею — женщина и мужчина, судя по их одежде, они крестьяне. На лице мужчины виднеется откровенный страх, у женщины же — одновременно — жалость и отчаянная решимость. Она расчёсывает большим деревянным гребнем спутанные кудри девочки, пока та стоит, покорно склонив голову… Анна не знает, какое у неё лицо в этот миг. Женщина молода, хороша собой, статна и дородна, мужчина тоже молод, высок, с пушистыми усами и смуглой кожей. Девочка же, напротив, худенькая, почти прозрачная… Невозможно сказать, сколько ей лет. И ещё, Анна была уверена: она точно не дочь этой паре, они боятся её. Боятся — но и жалеют. А вокруг уже вечереет, на дороге — длинные тени от деревьев, места глухие, нехоженые. И если это не их девочка, неужели они так и уйдут, бросив ребёнка в лесу?

Анна торопливо рисовала, не замечая, что бормочет про себя; очнулась, только когда рядом возникла Люба и несколько раз позвала её.

— Барышня! Да барышня же! — повторяла горничная. — Время, пора… Одеваться надобно; вы с хозяином сегодня вроде какой-то важной особе представляться собирались! Граф мне сказал, поторопи, мол, Анну Алексеевну!

Анна с нескрываемой досадой отложила уголь и отошла от мольберта: она так увлеклась своей работой, что, казалось, сама присутствовала там, в лесу, рядом с этими людьми. Любаша тоже посмотрела на полотно и вздрогнула.