К ясным зорям (К ясным зорям - 2)
Шрифт:
И уже покрикивала на Виталика, что не уделяет он достаточного внимания своей будущей (это уже окончательно!) нареченной.
– Погуляй с Катей. Ей одной скучно.
И одержимым взглядом умной бабы-яги наблюдала, как разгораются жарким любопытством Катины глазки - ее, недавно униженную Золушку, должен развлекать принц из сказки! Катя - это уже ясно - не была слепой, как ее старшая подруга и соперница!..
И с такой же снисходительностью, как и год назад, Виталик гордо шествовал рядом с тоненькой, ему по плечо, девчонкой и поучал ее, как следует жить на свете. Не знаю, была ли в восторге от этих бесед Золушка, зато ее будущая свекруха возносилась на седьмое небо - все идет,
И потому сердце ее терзала ревность, когда по ночам слышала приглушенное хихиканье в комнате, где жили две подруги-разлучницы.
И я даже слышал тихую молитву моей любимой жены, которой она хотела воспрепятствовать злым чарам отвергнутой невестки.
В воскресенье, часов в одиннадцать утра, всей нашей немаленькой семьей мы пошли в лес за весенним чистяком для борща, - такая приятная и полезная маевка.
Уже сильно припекало. Евфросиния Петровна была ленива, величава и счастлива. Стальные глаза жены были влажны от гордости - в ее власти были не только мы сами, но и наши судьбы. Она могла нас казнить и миловать, а сознание этого делало нашу владычицу доброй: она нас только миловала.
Девчата ни на шаг не отставали от Евфросинии Петровны. Павлина - в благодарность за то, что наша мать перестала терзать ее своей любовью, а Катя - за возвращенную благосклонность. Кроме того, девочка, проявляя должное любопытство к Виталику, очевидно, хорошо понимала, что главное не в нем, а в его матери.
Сын же мой, вероятно, ничего не понимал. Он, как и каждый мужчина его возраста, пренебрегал женским обществом и совершенно не скрывал этого. Поэтому независимо и горделиво, забыв, что в обществе был еще один мужчина - отец его, опередил нас всех, чтобы побыть наедине со своими великими мыслями. Мы не дошли еще до опушки, как его голубая рубашка уже мелькнула в густых кустах.
Евфросиния Петровна разговаривала с девчатами, а я скучал. Непонятное чувство одиночества и заброшенности охватило мою душу. Лес, словно выкупанный, прохладный и непривычно таинственный, окружил нас - вкрадчиво, со скрытой хитринкой. И хотя щебетала разная птичья мелюзга, издевались над нашими годами охрипшие кукушки, а мне эта музыка казалась фальшивой по-настоящему в лесу должна стоять тишина, - он, чувствовалось, вводит нас в заблуждение, недобро притаился.
– Чего, старый, киснешь?
– обратила внимание на мое состояние Евфросиния Петровна.
Я промолчал. Ведь жена моя не верила не только в добрые и злые силы, но и в мрачные предчувствия. Лишь вздохнул.
И жена утешила меня, - батька наш, мол, всегда дуется, как среда на пятницу, он и родился, говорят, в плохую погоду. И вы знаете, деточки, наш батька такой нюня, что и сама удивляюсь, как за него замуж пошла. А сватали ж такие веселые! И где моя голова была!
И меня оставили в покое. И я обиделся, и от этого моя тоска стала еще острее.
Женское общество уже набрело на свой весенний чистяк, рядом были целые заросли папоротника, и девчата допытывались у Евфросинии Петровны, правда ли, что цветок папоротника может принести счастье, и наша учительница без тени смущения объясняла им, когда именно следует выходить на поиски. И сама наставница, и ее подопечные достаточно хорошо знали цену этого цветка, и ни одна из них не пошла бы глухой ночью в лес, но в ожидании счастья оставляли для себя хотя бы единственный, пускай сомнительный шанс.
А я стоял на одном месте и озирался вокруг, и меня необъяснимо тянуло что-то в глубину леса, и я не знал, какую бы мне найти для этого причину. А когда мое беспокойство стало нестерпимым, я пошел сначала медленно, а потом почти побежал...
Далее я записываю рассказ Виталика:
"Я иду
...Я, конечно, не верю, чтоб сын мой в ту минуту мог быть преисполнен таких героических мыслей о своей кончине. Я больше чем уверен, что он беззвучно, всей кровью своей, всеми жилами и теплым телом взывал на весь свет: "Мама! Спаси! Ба-а-атя, где ты?!"
Но мне, ради сегодняшних и грядущих поколений юных пионеров-спартаковцев нового мира, не хочется опровергать его нелукавую неправду. Да, действительно, он кричал всем своим юным телом: "Да здравствует Коммуна и знамя Свободы!" Во имя сегодняшнего и будущих поколений юных пионеров новой жизни!
Я подоспел, кажется, вовремя. Мне некогда было раздумывать, как гуманно вызволить родного сына от смерти. Я ударил ногой бандита так, что он весь загудел, как бубен. Отлетел шага на три и брякнулся на землю, как мешок с солониной. Я поскользнулся на траве и тоже упал, отбив себе памороки - стукнулся головой об оголенный корень ели. Минуту спустя пришел в сознание. Сын мой содрогался всем телом, его рвало, а бандита нигде уже не было. Только где-то вдалеке трещали кусты. А может, мне это лишь показалось.
И, убедившись, что Виталик жив, я от страха, от дикой радости закричал. Крик этот и болезненный отзвук от него проняли меня всего морозом, и я до сих пор где-то внутри своего существа чувствую этот крик, и меня так же морозит, как и в ту жуткую минуту.
Спустя некоторое время прибежали и мои спутницы. Они так ничего и не поняли. А я им ничего не мог объяснить. Я махал на них руками, даже, кажется, орал, а потом, схватив Виталика за руку, помчался с ним в село. Женщины, встревоженные моим состоянием (потом Евфросиния Петровна говорила мне: "Сначала подумала, что Виталика ужалила гадюка"), побежали за нами.
Я обегал все село, пока встретил Ригора Власовича. Нашел его в кооперативном магазине, где в свободное время собирались мужики погомонить про всякую всячину, пересказать новости, а то и просто, сев в холодке на траве, выпить из горлышка полбутылки.
Полищук, опершись локтем на прилавок, спиной к продавцу, уговаривал мужиков заключать контракты на свеклу.
– Да мы ж и так сеем... Разве сам себе враг...
– А вот как на бумаге запишется... что, мол, в следующем году посею столько-то и столько, а уродит, по моим расчетам, столько и столько, то и сахарный завод может на что-то рассчитывать... Мы ведь не буржуи, чтоб стихия, у нас план...