К ясным зорям (К ясным зорям - 2)
Шрифт:
Слезы ее были понятны Софии, ей стало жаль женщину, и от жалости непонятные слова как бы прояснились, и она тоже заплакала.
– Ой, правду, пани, говорите, правду!..
И разнервничавшаяся Нина Витольдовна вдруг прикрикнула на нее - вы и людей не уважаете, какая я вам "пани"?! Вы, видимо, не признаете и революцию, которая сравняла всех людей!.. А если признаете, почему так стремитесь к обогащению, что ради этого погубили родного ребенка?!
– А правда ваша, па... извиняйте, Нина Витольдовна, - в голове у меня было только хозяйство,
– Знаете, София, сказать по правде, так я потеряла больше, чем у вас есть, даже собственного угла не имею, но из-за этого никогда не погубила бы ни себя, ни своего ребенка.
София притворно вздохнула:
– Вам, Нина Витольдовна, легче. За всю свою жизнь вы ни к чему рук не приложили, да и сейчас вам легко: детей учить - не руками робить... А у нас, мужиков, все оно родное, все собственными руками заработано. Потому мы такие и жадные.
Довод был сильным, Нина Витольдовна растерянно поморгала, покраснела и умолкла. Немного погодя спросила:
– Ну, и как же вы теперь думаете жить?
– Да как бог даст, так и будет.
– И с дочкой так же?
София смутилась.
– Ой, что вам сказать?.. Одно только знаю - буду жить для нее... Или вы нас, мужиков, и за людей не считаете?.. Да я бы... Я бы ей свои ноги отдала... так ведь робить треба. Это вы - руки заломите, да на бога ропщете, да слова разные говорите. А я родную мать похоронила вечером, а ночью пошла пшеницу жать, потому как осыпалась. Ни думать много нельзя, ни тужить - руку серпом полоснешь. Вот так, гадство, жизня устроена!..
– Но выход какой-то должен быть?.. Иван Иванович, как вы думаете?
– Это, Нина Витольдовна, по-моему, вне Софииной сферы. Жизнь должна идти к ней, а не она к жизни. Я так мыслю, что мировоззрение вне человека - в его окружении, в условиях, в которых он живет.
– Теперь понятно! Мы с вами и она, - Нина Витольдовна кивнула в сторону Павлины, - должны создать эти условия!
Степан молча начал собираться в дорогу. Подпоясался саблей и подсумком, закинул карабин за спину, молча и искоса посмотрел на жену, ответившую ему чистым бездумным взглядом, попрощался с гостями.
– Ну, люди добрые, так я вам благодарный, что не знаю, как и сказать... Такие вы для меня сегодня родные, что... вот... четверть с вами распил бы... так служба... чтоб боялись нас куркули да еще кого-нибудь в петлю не сунули... Прощевайте.
– И еще раз исподлобья взглянул на Софию.
А она защебетала грудным заплаканным и счастливым - в своем выздоровлении?
– голосом:
– Ты, Степушка, поезжай да справляй службу, а я уж тут без тебя... А дитя наше больше никто не обидит... Живоглоты поганые!..
Он мрачно улыбнулся и, как бы оббивая с сапога грязь, звякнул шпорой. И, сознавая свою внутреннюю силу, сдвинул на затылок красную фуражку.
– Так что прощевайте еще раз.
Когда Степан вышел и запрыгал на одной ноге, примеряясь, чтобы вскочить в седло, София заважничала:
– Вот какой
Иван Иванович печально улыбнулся. Возражать ей сейчас было бы напрасно. Кроме того, он и сам в душе оправдывал поступок Степана в отношении жены. "Бывает, что и арапник - хороший наставник".
– Ну что ж, София, очень рад тому, что вы поступили по правде да и мужа надоумили.
– А как же, не раз говорила: заберем, мол, ребенка от тех живоглотов...
Нина Витольдовна не сдержалась и захохотала. Павлина тоже усмехнулась.
– А как же - живоглотов!..
– София заморгала чистыми серыми глазами.
– Это их так Ригор Полищук окрестил, а я и себе.
Иван Иванович провел ладонью по лицу, стер улыбку - то ли София и вправду не поняла его колючей реплики, то ли была искренна до глупости - и сказал:
– Если Титаренко будут с вами судиться, то возьмите нас в свидетели.
– Куда там!
– махнула рукой хозяйка.
– И не пискнут!
– А в женсовет запишетесь?
– Это Нина Витольдовна.
София заиграла всеми своими ямочками.
– Я что... Вот как муж позволит...
На этот раз Нина Витольдовна сдержалась - сжала губы и опустила глаза.
Зашли в комнату попрощаться с Яринкой.
– А я тебя узнала, - Павлина нагнулась и поцеловала молодичку.
– Я тебя - тоже...
– Яринка задумалась.
– Только поздно ты пришла.
– Зато теперь я тебя не оставлю. Вот и завтра приду. И послезавтра.
– Кому я теперь нужна...
– Ну, ничего. Я тебя расшевелю. Ты у меня пойдешь!
Вечером в хате-читальне состоялось женское собрание.
Чтобы все явились, Ригор Власович разослал исполнителей с таким напутствием:
– Как начнут спрашивать женщины, так не сразу говорите, а помнитесь немножко и шепните... Дело, мол, шибко секретное. И власть, мол, не хочет мужчин звать. Они как напьются, все разболтают... А женщины, мол... Одним словом, что вас учить... И еще раз в дверях уже скажете: "На мужиков, мол, Ригор не полагается..."
Вечером хата-читальня гудела. Приковыляли даже древние бабуси каждой хотелось услышать тайну, чтоб потом сохранить ее в сердце и ни за что, ни за что никому не выдать. Хоть угли под ногами разводи - никто ничегошеньки не узнает!..
Ради святой тайны все нарядились в праздничное. Выбрано было из сундуков самое лучшее, из приданого, чего, пожалуй, не надевали даже в церковь. И вышитые сорочки из тонкого льняного полотна, и бархатные корсетки, и зеленые да синие кашемировые юбки, такие широкие и складчатые, что под ними, если развернуть, могло спрятаться мужика три, и платочек у каждой в руке зажат, а на голове платки - глаз не отвести, а некоторые и не в платках, а в материнских очипках, - одним словом, настоящая роскошь, какую никогда не увидишь не только в обеих сельских лавчонках, но даже и на ярмарке.