Кабахи
Шрифт:
Шавлего улыбнулся. Боль пронизала ему лобную кость и переместилась в затылок. Теперь голова его была стиснута обручем. Череп хрустел. В висках опять застучал топор.
— Не бойся! Врач сказал: «У этого человека лоб единорога!» — Русудан наклонилась и вновь закрыла ему все лицо волосами, струящимися их прядями.
Тотчас ворвался в ноздри пряный полевой аромат берегов Алазани. Повеял теплый ветерок. Шавлего снова ступил на земляничный луг, а потом и вовсе сбился с дороги, заплутался в дремучей темно-каштановой чаще…
— Как ты сегодня,
— Насчет арталы? Как зверь!
— Болит еще?
— Чуть-чуть покалывает.
— Ох, Шавлего, ведь этакий камень буйвола мог прикончить. Боже мой, что было бы, не подоспей вовремя Теймураз!
— А Теймураз тут при чем? Разве не ты меня спасла?
— Я только загородила тебя от того мужлана с кинжалом. А Теймураз пригнал в храмовую ограду тушин и хевсуров на неоседланных лошадях. Сам он тоже ворвался верхом в гущу дерущихся и стрелял в воздух из пистолета… Потом я увидела, что Купрача с какими-то парнями сажают тебя в машину… Оттуда самое ближнее место — Алвани. Но я с трудом догадалась, что тебя привезут сюда. Ох, Шавлего, и зачем тебе было вмешиваться?
Девушка нежно прижималась к груди Шавлего и все целовала его забинтованную руку.
— Как там все обошлось, Русудан? Никого не покалечили? Кто-нибудь арестован?
— Ничего не помню, и, кажется, кроме тебя, я никого и ничего не видела. Почему ты впутался в драку?
— Я даже не подозревал о драке и не собирался ни во что впутываться. Шакрия прибежал к реке. Я там сидел с хевсурами, попивал арак и записывал со слов Пирикитского Унцруа новый вариант «Хогайс Миндия». И знаешь что, Русудан? Удивительно, каким образом Важа Пшавела упустил его. Похоже, что это первоначальный вариант. В нем есть отголоски древнего шумерского мифа. Быть может, еще до Гильгамеша спускался в ад наш Миндия!
— Ну, а дальше! Почему ты бросил записывать и побежал туда, где шла потасовка?
— Не для того, чтобы вмешаться в драку: я хотел разнять дерущихся. Нельзя же было позволить, чтобы они перебили друг друга.
Девушка погрозила ему пальцем:
— Да ты же сразу кинулся в драку — и не пробовал никого уговаривать!
Шавлего улыбнулся:
— Знаешь, Русудан, — в иных случаях разглагольствовать попросту смешно… Я отвлек на себя ярость одной части дерущихся, чтобы выручить других… Признаться, я и не думал, что продержусь так долго. Эти вояки сами мне помогали — путались друг у друга под ногами.
— Почему ты сам не взял хевсуров на подмогу?
— Побоялся, что не смогу подчинить их себе. Вот Теймураз это умеет, надо отдать ему справедливость… У каждого свои способности… Но я все же радуюсь тому, что было, да, радуюсь в глубине души.
— Что же в этом радостного, Шавлего?
— А то, что в нашем народе еще не притупилась страсть. Я нахожу тут отзвук чего-то, что затерялось в глубине веков. Спартанский законодатель Ликург в своей третьей ретре запрещал слишком часто нападать на один и тот же народ, чтобы враг не закалился в битвах, не научился обороняться и не сравнялся
— Тебя ударили в глаз?
— Нет. А что?
— Под левым глазом синяк.
— Пустяки. Это все лоб. Наверно, маленькое кровоизлияние.
— Очень болит?
— Когда ты появилась, стало легче.
— Ох, Шавлего, ты прямо как маленький. Почему ты не пришел ко мне, вернувшись из города?
— Я приходил, но ты уже была в поле. Я решил повидаться с тобой вечером и вот направился к Алаверди, на праздник, чтобы скоротать время.
— Диссертацию сдал?
— Ну, там еще осталось немало работы. Кое-что надо исправить, и добавления нужны.
— Почему так долго пробыл в Тбилиси?
— Мой руководитель все соблазнял меня, уговаривал поехать с ним на раскопки в Болниси.
— А ты не поехал!
— Слишком долго пришлось бы с тобой не видеться.
Русудан слегка покраснела. Склонилась к нему с нежной улыбкой, и распустившиеся пряди волос пощекотали его лицо.
— Так из-за чего же ты задержался?
— Уточнял кое-какие места в своей работе с помощью профессора Апакидзе.
Русудан осторожно взяла в ладони его лицо и прижалась щекой к щеке.
— Так не больно?
— Напротив — боль утихает.
— А так? — Девушка прижалась крепче.
— И так нет.
— А сейчас?
— Нет, нет, нет! — Он обнял ее за шею и прижал к себе еще сильней.
— Ой, задушишь! А теперь скажи, передал ты Флоре мое письмо?
— Знаешь что, Русудан… У меня не было времени зайти к ней. Я переслал письмо по почте.
— Какой же ты лентяй! Ну можно ли поручить тебе какое-нибудь дело?
— Приедет она, не бойся, никуда не денется. На виноградный сбор непременно приедет.
— Ну, скажи, лентяй ты этакий, почему ты к ней не зашел?
— Не вышло, Русудан.
— Нет, скажи правду, скажи!
— А если это секрет?
— Ну, тогда другое дело… Но я-то ведь ничего от тебя не скрываю!
— Нет, скрываешь. Сама знаешь, что скрываешь.
— У меня нет никаких секретов.
— У каждого найдется хоть одна какая-нибудь тайна.
— Возможно. Но у меня нет.
— Есть.
— Говорю тебе, нет! Откуда ты взял? Нет у меня ни тайн, ни секретов.
— А я говорю — есть. Помнишь тот вечер?
Русудан поняла, о каком вечере идет речь.
— Помню. Ну и что?
— Я обещал привезти тебе такую же шляпу, как та, что ты уронила в воду. А ты как-то странно усмехнулась и ничего не ответила.
Звонкий женский смех разнесся в тишине палаты.
— Хочешь, скажу, что меня тогда позабавило?
— Не надо. Если бы хотела сказать, тогда же и сказала бы.
— Тогда я не могла сказать.
— А теперь можешь?
— Теперь могу.