Кабахи
Шрифт:
После невольной короткой передышки борцы с еще большей энергией возобновили схватку. Все яростнее становились атаки, все упорней защита. Зрители замерли в напряжении — никто не смел дохнуть. Все понимали, что близится решающая минута. Такое инстинктивное чувство охватывает обычно зрителей перед самым концом состязания.
И вот чемпион отер пот со лба, когда противник находился на расстоянии вытянутой руки от него. В то же мгновение плечо Бакурадзе очутилось под мышкой у Заалишвили. Закро обвил левую ногу противника по-чалиспирски «наоборот»
Но Бакурадзе не дрогнул. Могучими руками обхватил он своего противника вокруг пояса и поднял его на воздух как ребенка. Потом, выбрав минуту, искусно высвободил ногу, обезопасил себя от убийственной подножки и с силой тряхнул Закро, попытался бросить его наземь. И тут он допустил самую большую ошибку, какую совершил за все годы своей спортивной карьеры.
Парируя толчок, Закро чуть припал на левое колено, спружинил, а правой ногой подсек чемпиона сзади, под колени. Это был самый быстрый и неожиданный выпад, когда-либо выполненный в вольной борьбе.
Чемпион напряг все силы, чтобы не дать противнику подвести под него бедро. Он знал: если дойдет до бедра — все кончено, тут уж хоть весь Алавердский храм взвали на Заалишвили, он выдержит.
Борцы расходовали последние свои силы. Пальцы ног вонзались в землю, мускулы вздулись и подрагивали от боли, набрякшие жилы, казалось, вот-вот лопнут, глаза чуть ли не выкатывались из орбит и злобно поблескивали.
Запнулась первая зурна, задохнулась вслед за ней и другая. Барабан словно потерял голос — уханье его перешло в невнятное брюзжанье. С минуту-другую слышалось лишь нестройное их нытье, но потом, когда могучее бедро чалиспирца дюйм за дюймом проскользнуло под крепкий, впалый живот Бакурадзе, они вновь обрели бодрость и заговорили громче.
Вдруг запела полным голосом первая зурна, отозвалась победным кличем другая, во всю мочь загрохотал барабан, гул прокатился среди толпы зрителей — и все вокруг сразу замерло в напряженном молчании.
Как произошло все дальнейшее, никто потом не мог вспомнить.
Из кольца зрителей вырвался Надувной, выскочил за ограду, на поле, с криком:
— Скорей, ребята, сюда! Чабинаанцы и ахметцы бьют чалиспирцев. Валериана убивают, — вопил он во все горло, — Вахтангу свернули челюсть, Махаре голову проломили, у Серго оторвали ухо!.. На Закро навалились впятером… Скорей, ребята! — И, задыхаясь, Надувной кинулся к каменистому руслу Ходашени.
Возле речки — распряженная конная арба. На ее оглобля и на камнях, наваленных тут же, рядом, сидят шесть-семь хевсуров. Шапки на них узорчатые, расшитые бисером, прокопченные табачным дымом усы свешиваются жгутами на подбородки. На козлах двуколки, с бурдючком на коленях, сидит старейшина компании, с короткой саблей и кинжалом на поясе; он разливает грушевую водку и раздает рога своим землякам.
Этот-то
— Скорей на помощь, Шавлего, не то убьют Закро! — дыша с натугой, прохрипел Надувной. — Я едва оттуда вырвался, а остальные еще дерутся… Не мешкай, а то всех насмерть перебьют!
Шавлего застыл с рогом в руке.
Только теперь сидевшие с ним обратили внимание на шум, доносившийся изнутри ограды.
Из ворот, по нескольку человек, выбегали люди.
Шавлего поспешно запихал в карман раскрытый на колене блокнот и авторучку, в два глотка опорожнил рог, бросил его виночерпию и, вскочив, перемахнул через валун.
Сидевший на козлах великан в овчине распрямился, нащупал свой «франгули» на боку и слез на землю.
— Куда, племянник?.. Я с тобой пойду.
Повскакали с мест Тотии и Абики, могучими лапами схватились за рукоятки широких кинжалов.
Шавлего обернулся:
— Нет, Унцруа, оставайся. И вы тоже, барсы! Я сейчас вернусь.
Унцруа перешагнул через валун.
— Нет, племянничек, своими глазами хочу посмотреть, кто тебя ударить посмеет, какой сучий ублюдок?
Но Шавлего знал — хмельному хевсуру, все равно что быку, нельзя видеть кровь.
Он обернулся к Тотиям и Абикам и отправил их назад, к початому бурдюку.
— Гуданским крестом клянусь, Унцруа, мигом вернусь!
Когда Шавлего ворвался в ограду, там уже нельзя было разобрать, кто с кем дерется. Пока он пробился к Закро, его раз десять двинули кулаком в ребра. Наконец он отыскал своего односельчанина, и вовремя. Четверо человек, прижав Закро к стене, старались его повалить. Обессилевший борец уже с трудом отражал нападение.
Вдруг появился кто-то с дубиной, взмахнул ею над головой Закро. Но, видно, плохо нацелил удар — угодил в одного из своих, и тот упал как подкошенный.
Шавлего вырвал у него из рук дубинку и отшвырнул за ограду. Потом раскидал остальных нападающих и, загораживая Закро, сказал Надувному:
— Отведи его в церковь и поручи Ванке-попу.
— Да что ты, опомнись, пока мы дойдем, из нас обоих дух вышибут!
— Не бойся, я с вас глаз не спущу. Надо народ разогнать, а то тут в потасовке все друг друга перебьют. Ну, не бойся, иди вперед, бери с собой Закро, а я сзади пойду.
Бедный парень обмирал от страха, знал — сбежать нельзя, надо быть тут. А он уже так обессилел, что едва держался на ногах.
Вдруг кто-то из толпы заметил всю тройку.
— Эй, ребята, не зевай. Гляди — уводят своего чемпиона. Живо, а то сейчас смоется!..
— Ну, Закро, скорей! Прочь отсюда, пока новые не подоспели. А ты чего медлишь, Шакри? — И Шавлего обернулся.
Первого нападающего он отшвырнул на несколько шагов одним ударом. Потом отступил и, размахнувшись, грохнул оземь другого.
Раза два обернулся было и Закро, но Надувной, собрав последние силы, вцепился в него и потащил прочь.
Шавлего отступал шаг за шагом.