Кабахи

Мрелашвили Ладо

Небо сотрясалось от гула и грохота, дождь все усиливался.

Русудан сидела у подножия дерева, не смея даже плакать. В отчаянии, ни на что уже не надеясь, вглядывалась она в темноту широко раскрытыми глазами.

Все чаще и чаще становился глухой стук капель, падавших на листья дерева.

Русудан окончательно решила, что ей суждено погибнуть в этом царстве мрака. Вот-вот появятся голодные волки и съедят ее, ни одной косточки не оставят… И она никогда больше не увидит отца, не увидит своих любимых учителей, своих товарищей — Гульнары, Валико, Дареджан и всех, кого она знает. Ее

книжки и ее пестрый кот останутся без хозяйки. Придут волки. Непременно придут и… и… Постой, что это?.. Мерещится ей или…

Русудан заметила при вспышке молнии, как из кустов на краю леса высунулось что-то большое и мохнатое.

Еще раз сверкнула молния — и на этот раз девочка ясно увидела волка, направляющегося к ней.

Кровь застыла у нее в жилах. Она затряслась от ужаса и прижалась к стволу дерева.

Дождь полил струями, налетел своем и свистом шквал, ломая ветви, сгибая деревья; молния опять прорезала небо, опять оглушительно грянул гром — и девочка увидела совсем рядом с собой что-то большое, мохнатое.

— Папа, папочка, пропала твоя Русудан! — отчаянно закричала она и упала без чувств.

…Русудан открыла глаза, приподнялась, посмотрела по сторонам и увидела, что находится в каком-то подземелье. Перед нею пылал костер, со всех сторон из темных стен выдавались большие камни, дальше была пустота, озаренная на некотором расстоянии слабеющими отблесками костра и наконец тонувшая во мраке. По-видимому, пещера уходила далеко в глубь горы и терялась в ее недрах.

Все это было непонятно, странно и страшно. Русудан придвинулась поближе к огню.

Где она?

Зачем она здесь?

Как она сюда попала?

Не сон ли это?

Сон, конечно, сон! Без всякого сомнения! Ох, до чего она испугалась давеча, увидев волка! А надо было сообразить, что во сне волк не съест ее по-всамделишному!

Вдруг Русудан заметила на камне у огня косматую пастушескую шапку из длинношерстной овчины и, подняв голову, убедилась, что лежит на подостланном под ней овчинном тулупе.

Русудан приподнялась, собираясь встать, но тут же опять опустилась на свое ложе: у входа в пещеру стоял паренек лег четырнадцати-пятнадцати, весь мокрый, с непокрытой головой, — стоял и улыбался. В обеих руках он держал по какому-то зеленому узелку. На животе у него висел кинжал, огромный старинный пистолет был заткнут за пояс.

Мальчик вдруг выронил из рук свои узелки — они развернулись и оказались обыкновенными лопухами; из них пролилось на землю немного воды.

Девочка изумленно смотрела на листья и на лужицу у своих ног.

А мальчик весь расплылся в улыбке, так что рот его растянулся чуть ли не до ушей, и вскричал радостно:

— Русудан! Ну, как ты себя чувствуешь, Русудан?

Девочка вздрогнула и подалась назад.

Паренек подошел ближе к огню.

— Очнулась? Теперь тебе хорошо? Ох, какая ты была бледная, застывшая — я уж думал, ты больше не придешь в себя, даже чуть слеза меня прошибла. — Он вдруг спохватился — плакать мужчине не след! — и поправился: — Нет, про слезы — это я так, только очень расстроился. Но теперь ты ведь отошла, правда? Совсем отогрелась? Или, может, тебе еще холодно? Если холодно, то пододвигайся к костру, а я

сейчас разведу огонь побольше.

Мальчик исчез в темноте и вернулся с охапкой хворосту.

Мокрые буковые ветки зашипели в огне, а когда подсохли, веселые языки пламени взмыли под самый свод темной сырой пещеры.

Девочке стало жарко, и она отодвинулась от огня.

Паренек все возился с костром, укладывал сучья половчей, а когда управился с делом, повернул к Русудан довольное, сияющее лицо.

Да, все это было правда похоже на сон… Русудан нежилась в тепле и все же сидела надутая, выпятив фиолетовые от ежевичного сока губы. Она глянула исподлобья на мальчика и спросила подозрительно:

— А ты кто?

Мальчик сел прямо на косматую шапку, прикрывавшую камень, и восхищенно разглядывал странную гостью. Вдруг он захохотал так, что чуть не свалился со своего каменного «кресла».

— Ох, если бы ты сейчас увидела себя в зеркале! На что ты похожа! На, возьми гребешок, причешись!

Не успела девочка взять протянутую ей гребенку, как паренек, что-то надумав, снова бросился к выходу.

— Не бойся, я сейчас приду!

А когда Русудан привела в порядок свои волосы, он вернулся с двумя большими листьями лопуха, наполненными водой.

— Ну вот, какие у тебя, оказывается, красивые волосы! Теперь ты больше не растрепа, только вся измазана ежевичным соком. Ну-ка, умойся — вот тогда ты будешь совсем хорошая девочка! Вставай, иди сюда. Вот так. Я буду тебе поливать.

Мама сыночка умыла, Уши оттерла и шею, Ах, какой мальчик хороший, Вряд ли найдется милее! —

весело напевал паренек. Поливая воду на руки Русудан из своих самодельных посудин, он в то же время поглядывал своими живыми глазами по сторонам, словно что-то отыскивая. Когда вода вся вышла, а девочка кончила умываться, он отбросил лопухи и стал шарить в темном углу, между камнями.

Русудан отвернулась и вытерла лицо подолом своего цветастого платья.

Между тем гостеприимный ее хозяин нашел то, что ему было нужно: вытащил из-за большого камня засунутую туда кожаную сумку, высыпал из нее свежие, только что собранные грибы, отряхнул их, обчистил, выгреб жар из середки костра и, положив грибы на раскаленные уголья, снова сел на свой камень.

Повозившись еще немного с огнем, он оглянулся на девочку — и застыл, пораженный. Ему показалось, что это юная весна, только что умывшееся дождем солнце глядит на него черными лучистыми глазами. Улыбка сбежала с его лица, он выронил прут, служивший ему кочергой.

— Русудан!..

Девочка уже опять сидела возле костра. Страхи ее, по-видимому, еще не улеглись — она с тем же подозрительным видом повторила свой вопрос:

— Кто ты такой?

Мальчик растерялся — только что пережитого ослепительного мгновения оказалось достаточно, чтобы он сломился, склонил голову, сдался на милость победителя…

— Никто, Русудан… Тут, немного повыше, стоянка скотоводов — из Икалто… Я гощу у дяди, приехал, чтобы провести лето в горах.

— Кто твой дядя?