Каирская трилогия
Шрифт:
— И кто из нас будет героем книги: я, Аида или Будур?
Тут Будур воскликнула: «Я!» И Камаль, обняв её, сказал: «Договорились»… Затем ответил на вопрос Хусейна:
— Это останется секретом, пока книга не появится на свет!
— И какое название ты выберешь для неё?
— Хусейн путешествует вокруг света!
Все трое взрослых громко засмеялись из-за того, что им напомнило это название: так называлась пьеса «Варвар путешествует вокруг света», которую давали тогда в театре «Мажестик». В связи с этим Хусейн спросил:
— Ты ещё не проложил себе путь в театр?
—
Хусейн, обращаясь к Аиде, сказал:
— Автору нашей книги не дозволено проводить время вне дома после девяти часов вечера!
Аида насмешливо заявила:
— В любом случае, он лучше тех, кому разрешается путешествовать вокруг света!
Затем она повернулась к Камалю и с нежностью, что способна заранее заставить принять её точку зрения, сказала:
— Разве и впрямь так уж плохо, если отец желает, чтобы сын вырос, беря пример с него и стал таким же энергичным и уважаемым человеком?! Разве неправильно, что в своей жизни мы стремимся к высокому положению, богатству, титулам и званиям?
«Оставайся там, где ты есть, и богатство, престиж, высокие титулы сами будут стремиться к тебе, и каждый захочет целовать землю, по которой ты ходил. Как мне ответить на твой вопрос, если сам ответ предполагает, что я должен свести счёты с жизнью? Горе твоему сердцу, Камаль, ибо оно желает недостижимых высот!»
— Здесь совсем нет ничего предосудительного…, - затем, ненадолго прервавшись, он продолжал, — но при условии, что его темперамент будет тому соответствовать!
Она вновь заговорила:
— А какой темперамент не соответствует тому?! Удивительно, что Хусейн не отказывается от этой утончённой жизни, стремясь достичь чего-то ещё более возвышенного. Нет, господин мой, он мечтает о том, чтобы жить и не работать, пребывая в безделье и праздности! Разве это не странно?!
Хусейн засмеялся и саркастически спросил её:
— А разве не так живут принцы, которых ты обожаешь?
— Да потому что выше этого уровня жизни просто ничего иного нет. И куда тебе с ними ровняться, лентяй?
Хусейн развернулся в сторону Камаля. В голосе его звучали нотки гнева:
— В нашей семье есть правило, которому все следуют: работать ради умножения богатства и дружбы с влиятельными людьми. За всем этим стоит титул бека. И после всего того ты ещё должен стараться вдвойне, ибо с помощью богатства и дружбы с элитой приобретёшь титул паши. И наконец, высшая цель твоей жизни — это заискивание перед принцами. Ты должен довольствоваться этим, ибо звание принца нельзя получить ни упорным трудом, ни достоинствами. Известно ли тебе, сколько мы потратили на последний приём принца в нашем доме?… Десятки тысяч фунтов были брошены на покупку новой мебели и редких диковинок из Парижа!
Аида возразила ему:
— Эти деньги не были потрачены на то, чтобы завоевать расположение принца только из-за того, что он принц, а из-за того, что он — родной брат хедива. Мотивом заискивания перед ним была дружеская верность хедиву, а не лесть и пресмыкание. Ни один разумный человек не станет это оспаривать.
Однако Хусейн упорно настаивал на своём:
— Но папа не
— Хусейн!..
Она закричала на него таким голосом, которого Камаль прежде и не слышал: то был голос высокомерия, обиды и попрекания, словно она хотела тем самым предупредить Хусейна, что подобные вещи нельзя произносить, по крайней мере, во всеуслышание, в присутствии «постороннего». Лицо Камаля покраснело от стыда и боли, а ощущение счастья от присоединения к семье любимой, парившее над ним целый час, постепенно сошло на нет. Она же держала голову высоко; губы её были плотно сомкнуты, а в глазах сверкал хмурый взгляд, хотя на лбу её не было от него и следа. В целом, она производила впечатление разгневанной женщины, но гнев её был достоин королевы или знатной особы. Камаль не видел её прежде в таком волнении, и потому глядел на её лицо с изумлением и ужасом. Ему стало очень неловко, и даже захотелось придумать какую-нибудь отговорку, чтобы под её предлогом отстраниться от продолжения этого разговора. Но не прошло и нескольких секунд, как он очнулся от своего бессознательного состояния, и принялся любоваться прелестным царственным гневом на её ангельском лице, наслаждаться пламенной гордостью, властным презрением и мрачным превосходством. Аида сказала, словно обращаясь к одному слушателю — Камалю:
— Дружба папы с теми, кого ты упомянул, уходит корнями в далёкие времена, ещё до низложения хедива…
Тут Камалю искренне захотелось рассеять эту тучу, и он шутливо спросил Хусейна:
— Если ты так думаешь, то как тогда можешь питать презрение к Сааду Заглулу только потому, что он учился в Аль-Азхаре?
Хусейн безмятежно рассмеялся и ответил:
— Я ненавижу подобострастие перед знатными людьми, но это не означает, что я питаю уважение к простому люду… Я люблю красоту и презираю уродство. К великому огорчению, красоты очень мало среди народных масс!..
Тут в разговор вмешалась Аида, которая своим сдержанным голосом вставила:
— Что ты имеешь в виду, говоря о подобострастии перед знатными людьми? Это порочный и осуждаемый путь для тех, кто не из нас. Я считаю, что мы тоже относимся к знатным людям, и мы не заискиваем перед ними, без того, чтобы они не заискивали точно так же перед нами…
Камаль вызвался ответить Хусейну, искренне веря в свои слова:
— Это непреложная истина…
Но Хусейн сразу же поднялся и сказал:
— Хватить уже сидеть. Давайте продолжим наш путь…
Они встали и продолжили идти дальше, в сторону сфинкса. Небо было пасмурным, на горизонте собрались облака, заслонив и закрыв солнце прозрачной завесой, из-за которой выходил белый свет, сочившийся безмятежностью и красотой. По дороге им встречались группы студентов и европейцев: мужчин и женщин. Хусейн сказал Аиде, по-видимому, он хотел её успокоить, но не прямо, а косвенно:
— Эти европейки смотрят с большим вниманием на твоё платье. Ты удовлетворена?